Дорога в аэропорт Бордо

То, что буквально мгновение назад казалось неразрешимой проблемой, по мановению руки ее персонального волшебника превращается в легкое недоразумение, и Эвелин нерешительно улыбается, слушая Дэвида, который уже точно знает, что делать с документами.
- Хорошо, - отвечает она. – Я, правда, не думала, что новые документы мне понадобятся так скоро, мне казалось, что пройдет еще лет двадцать, прежде чем я окончательно перестану соответствовать своему видимому возрасту, и у меня начнутся трудности из-за этого. Но можно сделать это и завтра, - соглашается Эвелин и снова расслабленно кладет ему голову на плечо. – Как меня будут звать? – Теперь, когда от проблемы не осталось и следа, девушка снова возвращается в хорошее расположение духа и со смехом начинает перечислять варианты. – Что-то попроще? Мэри, Джейн или, может быть, Энн? Или, наоборот, нечто более оригинальное? Например, Эсмиральда, - смешливо фыркает она, затем все же становится чуточку серьезнее. – Мои настоящие документы находятся в доме у родителей, только… Дэвид, - приподняв голову и заглядывая ему в глаза, произносит Эвелин уже совсем без малейшего намека на веселье. – Мои родители и братья не знают о том, кем я теперь стала. Мне удалось это скрыть, и я пока не уверена в том, что им следует знать правду и, возможно, они никогда об этом не узнают. Я пока старалась не думать о том дне, когда скрывать свою сущность станет невозможно, и не знаю, как поступлю в такой момент, но сейчас я бы хотела быть в их глазах обычным человеком… И если кто-то из твоих вампиров придет к ним, то я бы хотела, чтобы родители так и не узнали о нашем существовании. Не хочу, чтобы они начали бояться меня, - тихо добавляет она, делясь с Дэвидом одним из своих самых навязчивых страхов – потерять свою семью.
В машине не надолго воцаряется тишина, и Эвелин с любопытством смотрит в окно, где самый обычный пригородный пейзаж постепенно сменяется роскошью ночного города, считавшегося одним из центров развлечений мирового уровня. За окном мелькают яркие витрины и неоновые вывески, проносятся мимо роскошные автомобили, а по тротуарам неспешно прогуливаются люди, и Эвелин зачарованно смотрит на это, от волнения чуть сильнее сжимая руку Дэвида, словно желая убедиться в том, что все это происходит с ней наяву. И его вопрос о том, почему она не пьет кровь людей, застает ее врасплох.
- Я… Эмм… - Эвелин тут же смущается, когда речь заходит о том, как она утоляет жажду. – Мне кажется, что людям будет больно, - сознается она, решив сразу все прояснить. – Тебе, наверное, это тяжело будет представить, так как в то время, когда тебя обратили, еще не было банков крови, но так уж получилось, что я впервые попробовала кровь именно из пакета. – Она опускает взгляд, рассматривая свои ладони, по-прежнему сжимающие руку Дэвида. – Я тебе уже как-то рассказывала, что после обращения напала на служанку в доме Джованни и сломала ей руку… - Эвелин облизывает губы, вспомнив тот момент и чувствуя новый всплеск жажды. – Мне так хотелось впиться клыками в ее запястье, я ничего не могла с собой поделать… Не знаю, что на меня тогда нашло… Вернее, теперь знаю, но… В общем, я не рассчитала силу и сломала ей руку, потом, правда, меня оттащили от этой женщины, я так и не успела причинить ей еще больший вред, но я до сих пор помню, как страшно она кричала от боли. Потом мне рассказали, что людям нравится, когда их кусает вампир, они якобы испытывают какие-то приятные эмоции, но я не могу себя заставить в это поверить, понимаешь? Стоит мне только подумать об этом, как я сразу начинаю снова слышать крик той женщины. И это просто ужасно. – Эвелин грустно усмехается. – Уж лучше пить кровь из пакета, чем мучить людей, по крайней мере, я не верю в то, что когда в тело впиваются чьи-то клыки, можно ощутить что-то приятное. К тому же существует вероятность, что я просто разорву клыками вену, и это уж точно не принесет жертве никаких положительных эмоций, чтобы там ни говорили. Так что… - она слегка пожимает плечиками, - мне приходится пить кровь из пакетов, и я, в общем-то, ничуть не жалею об этом. Мне так спокойнее, - смущаясь еще больше, произносит девушка и тут же обеспокоено спрашивает: - А что? Из-за этого у меня тоже могут быть какие-то проблемы? Или здесь нет банков крови?

Дорога в аэропорт Бордо

Когда девушка стала рассуждать о новом имени, Дэвид не удержался и весело рассмеялся.
-Эсмиральдая, ну ты и придумала,- сквозь смех произнес он, вытирая выступившие слезы рукавом и без того не слишком сухой рубашки.
-Не проси меня выбрать для тебя имя. Для меня ты всегда будешь Эвелин, мне очень нравится это имя. Лучше я все равно не смогу придумать, а хуже я не хочу предлагать,- сказал он, наконец успокоившись.
-Не переживай, ничего твои родители ну узнают. Они вообще не узнают, что кто-то приходил – так будет проще. Я пошлю свою тень, которая работает на меня уже давно,- сказал он уже совершенно серьезно, на миг задумавшись о том, на сколько все относительно в этом времени. Ведь Майкл стал частью его свиты всего-то около семидесяти лет назад, но, в то же время, семь десятилетий – это все равно совсем не малый срок. Для обычного человека – так и вовсе, практически вся жизнь. Да и произошло это чудом – по сути он, ведь был, его врагом. Но иногда Дэвид бывает очень прагматичным. Зачем убивать врага, если можно сделать его полезным? И он сделал, хотя для этого пришлось приложить не мало усилий. Причем, даже не столько по отношению к самому Майклу, сколько к его Лилианне, которая, искренне, ненавидела этого вампира. Не мудрено, она буквально попала к нему в рабство на пару лет. И до сих пор не знает, что все это произошло с молчаливого согласия самого Миллера. Это была одна из тех страниц его истории, о которой он бы очень не хотел рассказывать своей любимой.
-А если, все же, когда-то, что-то пойдет не так... И они узнают больше, чем ты бы хотела, я смогу это исправить. Иногда это лучше, хотя и не очень честно.

Дэвид тут же припоминает, как Эвелин уже упоминала о том, как она напала на служанку. Но это просто вылетело у него из головы – иногда слухи о памяти абсолютов кажется сильно преувеличенными. Впрочем, ничего удивительного, когда живешь столько лет, держать в голове все – попросту не возможно. И более того, крайне вредно, по крайней мере для таких как Дэвид. Когда количество пережитых за жизнь впечатлений так много, и тебе ничего не стоит, переживать их в своем сознании до бесконечности – легко превратиться в растение, которому ничего более не интересно в этом мире. Но это был не его путь, он предпочитал жить в реальности, а не собственных грезах, а потому много забывал довольно легко. Конечно, хорошенько порывшись в памяти и по медитировав, он мог все это, или почти все, извлечь, как хороший библиотекарь способен найти любую книгу в своих владениях. Но потребность в этом возникала не так уж и часто.
-Кажется, понимаю. И это не слишком хорошо. Это комплекс, и он опасен,- честно произнес вампир, с серьезным видом глядя на девушку. Тут дверь в машину отварилась – это подоспел гостиничный лакей, услужливо открывая дверцу их машины. Внутрь тут же проник холодный, зимний воздух.
-Я тебе потом расскажу, почему. Давай пока устроимся,- сказал он, и выскочил из машины, что бы тут же подать руку своей леди.
Формальности не заняли много времени. Просторный холл гостиницы принял пару роскошью и запахом весны. А как еще можно было воспринять зимой запах цветов, цветущих растений и хвои, исходивший от обильных декоративны кустов, многочисленными цветами и большой новогодней елки, установленной в самом центре и весело переливающихся разноцветными огнями гирлянд. Если сам по себе запах хвои создавал вполне зимнее, а точнее новогоднее настроение, то цветы заставляли представлять отступающий холодный сезон, сменяясь теплой весной, несущей новую жизнь.
Дэвид подошел к ресепшину, протянул права и подтвердил собственный заказ.  И сразу же попросил организовать в номере хороший ужин на двоих, на усмотрение местного шеф повара. Возиться с меню и разбираться с блюдами ему совершенно не хотелось, справедливо полагая, что они с Эвелин найдет чем себя занять и без этого. И еще немного потратил времени, что бы заказать немного одежды для него самого и его девушке, продиктовав размеры и обрисовав в общих чертах, что бы ему хотелось. Сутра он собирался повести свою девушку по магазинам, но туда ведь тоже следовало в чем-то идти. А ему самому это делать было решительно не в чем. Оставив щедрые чаевые, так сказать, за беспокойство, он, наконец снова вернулся к Эвелин.
Багажа у них не было, так что лакей получил свой полтинник и вызвав лифт, оставил вампиров наедине. Миллер взяв девушку за руку, повел в лифт, и слегка поморщился, когда внутри оказался лифтер. Иногда, все эти классические традиции его сильно раздражали. И только когда они оказались на своем этаже, в огромном и роскошном петнахаусе, он принялся пояснять свою прошлую мысль.
-Что касается крови,- начал он, выпуская руку любимой и направляясь к камину, и беря со стойки спички, что бы его разжечь.
-Кроме того, что ты теряешь в плане самих ощущений, питаясь исключительно консервирвантами, есть и другая проблема. Пока ты боишься причинить боль, и в тоже время, совершенно не застрахована от ситуации, когда тебе все же придется пить кровь из чьей-то вены, шансов причинить вред человеку катастрофически растет. Даже сам по себе этот страх уже увеличивает этот шанс – мы часто, подсознательно делаем то, чего боимся. Но дело даже не только в этом. Ты наверняка будешь терпеть до последнего, пока попросту не потеряешь контроль. А в таком состоянии и с сильным чувством голода – сделать не так куда как проще,- наконец он разжег огонь, стоя на корточках, затем вытянул руки, слегка касаясь огня, желая почувствовать тепло, будто он находился вовсе не в современной гостинице, а где-то в глухом, холодном лесу, перед костром. Затем встал и подошел к девушке, беря одновременно обе ее руки и ласково глядя в ее прекрасные зеленые глаза.
-Но мы с этим справимся, милая. Я все тебе покажу. Ты боишься сделать что-то не так? Разорвать вену, навредить? Но ведь речь идет о человеке, они действительно бывают довольно хрупки. Но мне все это не грозит, мне ты не причинишь никакого вреда. Так что, я предлагаю тебе в качестве пищи – самого себя. И тебе даже буду показывать, что я при этом чувствую. А когда страх пройдет, та научишься проделывать это и с людьми. Позже, если захочешь, мы будем питаться только кровью из пакетиков, но твой страх нам все равно надо побороть. Что бы со временем, все не стало только хуже,- он говорил вкрадчиво, нежно и одновременно серьезно и даже настойчиво, ни на миг не выпуская ее руки, нежно поглаживая их большими пальцами.

- Спасибо тебе, - с благодарностью произносит Эвелин, когда Дэвид обещает уберечь ее близких от страшной правды. Она на самом деле еще не знает, как правильно поступить, хотя и понимает, что когда-нибудь ей все-таки придется что-то придумать, но еще так много лет впереди, и Эвелин совсем не хочет думать об этом. По крайней мере, сейчас.
Разговор снова возвращается к весьма щекотливой теме, обсуждения которой ей очень хотелось бы избежать, но, похоже, Дэвид считает иначе, называя ее страх навредить человеку комплексом, и когда его прерывает сотрудник отеля, подоспевший к лимузину, Эвелин в глубине души очень рада этому вмешательству. Они выходят из машины, и девушка на несколько мгновений замирает на месте, с восхищением глядя на роскошное здание отеля, залитое мягким светом неоновых ламп, придающих ему поистине сказочный вид. Ее опасения насчет документов оказываются  совершенно напрасными, так как никому и в голову не приходит поинтересоваться ее личностью, и пока Дэвид общался с администратором и делал какие-то звонки, Эвелин спокойно осматривалась по сторонам, восхищаясь талантом дизайнера интерьера, которому удалось найти тонкий баланс между величественной роскошью и изысканной элегантностью.
Спустя некоторое время Дэвид берет ее за руку и ведет к лифту, а затем они, наконец, попадают в свой номер, оказавшийся огромным пентхаусом, и стоит только двери закрыться, как Дэвид принимается разжигать камин и снова возвращается к не слишком приятной теме. Эвелин стаскивает с себя куртку, вздыхая и хмурясь – в его словах определенно была некоторая доля истины… Ну, хорошо-хорошо, Дэвид был прав от начала и до конца, но какими бы разумными не были бы его доводы, в целом это ничего не меняло. За прошедшие три месяца с момента обращения Эвелин провела слишком много времени среди людей, причем не просто каких-то абстрактных, а вполне конкретных – родители, братья, другие родственники и друзья. И чем дольше она общалась с ними, тем отчаяннее цеплялась за свою человечность, желая как можно дольше оставаться собой и быть частью привычного мира. Понимала, конечно, что однажды новая сущность наверняка возьмет верх, но всеми силами старалась отсрочить этот момент, а тем временем страх причинить боль человеку все больше и больше опутывал разум, помогая держать себя в руках. И все, что говорил сейчас Дэвид, было правильным, но… Эвелин уже было сложно остановиться.
Она настороженно его слушает и точно также настороженно наблюдает за ним, а когда Дэвид снова подходит и берет ее за руки, то едва ощутимо вздрагивает от напряжения. Впрочем, кажется, ничего страшного не происходит, ведь Дэвид явно шутит, предлагая свою кровь, и Эвелин, слегка расслабившись, улыбается, принимая это за пусть и странную, но все-таки шутку.
- Дэвид, - нараспев произносит она, с явным удовольствием проговаривая его имя, - я не буду спорить и согласна признать, что ты прав, но зачем мне твоя кровь? Я же самый обычный вампир! И мне нужна самая обычная человеческая кровь, - все также нараспев продолжает говорить Эвелин, - и когда-нибудь я обязательно попробую выпить кровь из вены, но…
«Не сейчас» хочет добавить она, как вдруг понимает, что в нем что-то неуловимо изменилось. Дэвид все так же ласково смотрит на нее, а его голос звучит очень мягко, однако она теперь не просто сомневается в том, что он не шутит, она уже уверена в этом. Первая эмоция, которая приходит вслед за этим  – страх, панический и почти непреодолимый, и Эвелин с трудом размыкает губы, чтобы хрипло выдохнуть:
- Нет…
Она закрывает глаза, и из темноты проступает лицо женщины, имени которой Эвелин так и не узнала, зато хорошо изучила ее облик до мельчайших подробностей. И лучше всего Эвелин запомнила ее глаза – темные, почти черные, с застывшим в них удивлением, когда незнакомая девушка, ставшая в тот вечер гостьей в доме хозяев, внезапно оказалась рядом и схватила ее за руку. Женщина не могла поверить в то, что такая хрупкая, изящная блондинка может оказаться настолько сильной, но Эвелин уже не была человеком, и удивление в глазах жертвы очень быстро сменяется выражением невыносимой муки, когда ее запястье оказывается сломанным, а в следующий момент голова вампирши едва ли не взрывается, когда громкий вопль начинает терзать ее слух, ставший вдруг таким чутким… И сейчас, стоит ей только вспомнить об этом, как Эвелин начинает казаться, что она снова слышит этот ужасный крик, а тем временем страх еще больше подстегивает голод, и когда девушка поднимает взгляд на Дэвида, ее глаза уже полностью утрачивают зеленый цвет, становясь золотистыми.
- Нет… - снова повторяет она. – Я не буду этого делать, - шепчет Эвелин, чувствуя легкое покалывание во рту из-за начавших удлиняться клыков и все равно упрямо качая головой. – Нет! – почти выкрикивает она, пытаясь вырваться из рук мужчины и обращаясь ко всем сразу – к своей несостоявшейся жертве, чей вопль сейчас снова безжалостно режет слух, поднимаясь из глубин памяти, к Дэвиду, чьи правильные слова и вкрадчивый голос словно обволакивают ее, искушая и внушая спокойствие, которого она не должна испытывать, и к своему голоду, уже начавшему выходить из-под контроля и превращаться в навязчивую идею, с которой она уже вряд ли сумеет справиться самостоятельно.

-Что же мне с тобой делать, милая моя,- ласково произносит Дэвид, выпуская руки девушки, но лишь за тем, что обнять ее и крепко прижать к себе, не позволяя ей вырваться из его крепких объятий. Ее растрепавшиеся волосы щекочут его лицо, а запах заставляет его ноздри слегка раздуться. Он чувствует водоворот ее эмоций, страх и голод переплелись сейчас в ней, сражаясь друг с другом не на жизнь, но на смерть. Миллеру вдруг пришло в голову, что сейчас он далеко не такой мягкий, как привыкла Эвелин. Он нежен, но тверд, и кажется в такой ипостаси она его еще не видела. Он вдруг припомнил свои мысли в библиотеке, в тот день когда встретил ее. Тогда он боялся испортить ее, поломать ее непорочность, а теперь? Что изменилось с тех пор? Любить ее меньше он не стал, скорее уж наоборот. Его стараться лишь разгоралась все ярче, пока она рядом. Изменилось что-то другое. В тот момент он любил образ, который создал в своем сознании, любуясь оболочкой. А теперь он любил человека, точнее вампира, но это мало что меняет. Не абстрактный образ, музу, нечто из тонких, неземных материй, а личность, того с кем наделся разделить вечность. Молодую, веселую и жизнерадостную девочку, которая своим очарованием заменила для него весь мир.  И сейчас он делал то, что считал правильным, для нее же самой.
-Успокойся, моя хорошая,- тихо произнес он, гладя девушку по золотистым волосам, и касаясь губами ее волос.
-Здесь никого нет, кроме тебя и меня. Здесь нет той женщины. А мне ты не сможешь причинить вред, по крайней мере, своими зубками – точно,- продолжал он пытаться успокоить девушку. Вот только, кто же успокоит его самого?
Впервые, по настоящему наедине со своей любимой. И пусть их разговор в начале немного отвлекал его от этой мысли, сейчас он уже в полной мери ощущал накатывающееся на него сладострастное, испепеляющее изнутри страстное возбуждение. Впрочем, еще в самолете он понял, что больше не будет пытаться себя контролировать. И как ни странно, это возымело обратный эффект, слегка успокоило его. Сейчас он уже не боялся напугать ее своей природой, и это само по себе сделало его чуточку более уравновешенным. Кроме того, сейчас была более важная проблема – страх Эвелин и ее голод, которые нельзя было игнорировать.
А потом он понял, что должен сделать. Все было так просто, и в тоже время?
-Прости,- прошептал он еле слышано, а потом склонился, касаясь щекой ее волос, полной грудью вдыхая ее аромат. И одновременно с тем, позволяя его собственным глазам приобрести золотой окрас. Еще мгновение, и его губы касаются нежного плеча девушки. А его собственная шея сейчас так близко от нее, его разгоряченная кровь пульсирует в его венах, совсем рядом от ее лица. А потом его собственные клыки «нежно» вонзаются в шею блондинки.
Ее вкус кажется ему волшебным, изумительным, пьянящим сильнее любого, самого крепкого алкогольного напитка. Вкусе любого, самого изысканного вина. Нет, он не пытается удалить свой голод, сейчас он подобен профессиональному дегустатору, лишь пробует на вкус «алый напиток». Но прежде всего, он пытается ей показать, самым наглядным и честным образом, что чувствует жертва, в чью кожу вонзается клыки носферату. Как особый фермент начинает растекаться по телу, гонимый кровью по венам.
Как часто доводилось ему это делать, невольно очаровывая свою жертву. Месяц назад сие действо показалось бы ему немыслимым кощунством, по отношению к его прекрасному ангелу. Но сейчас? Сейчас, когда он чувствовал, что она чувствует к нему? Когда знает, что она в полной мере разделяет его собственные чувства к ней? Ему кажется таким же естественным, как например, прыжок с парашютом. Иными словами, для обычных «смертных» ничего естественного тут не было, но не для Дэвида Миллера. Для негодяя, который полюбил ангела, и возжелал его всем сердцем и всем телом. Каждой клеткой, каждой каплей собственной крови, каждой мыслью, что текли в его странном разуме. И то теперь, если он заставляет ее отдаляться от той самой человечности, за которую она так цепляется. Ведь он уже знает ее, и это не она боится. А маленькая девочка, которая боится злых чудовищ, и боится оказаться таким же монстром. «…а теперь ценю каждый миг. И мне интересно все, что приносит новые эмоции…» Эти слова навсегда пропечатались  в сознании Дэвида, и то что он делал сейчас, невольно губя ту самую перепуганную девочку, это толкал Эвелин к тому, что она и желала, пусть и не всегда сознательно. А что до глубины той норы, в которую сейчас начинал вести Негодяй своего Ангела? Об это Миллер, попросту, уже не думал.

Ей удается вырваться лишь на одно мгновение, но это не свобода, это Дэвид ее отпустил лишь затем, чтобы сразу же крепко обнять. Эвелин уже ощутимо трясет от страха, а голод яростными волнами накатывает на измученное сознание, грозя вот-вот поглотить его, но стоит только Дэвиду прижать ее к своей груди, как она немного успокаивается, оказавшись в кольце рук возлюбленного, будучи уверенной в том, что это самое безопасное место на земле. Он не причинит ей боли и не сделает ничего плохого, и мягкий, негромкий голос Дэвида еще больше убеждает в этом притихшую Эвелин. Мужчина говорит, что здесь больше никого нет, только он и она, девушка с опаской снова закрывает глаза, и лицо ее жертвы, которое она так отчетливо видела пару минут назад, тут же начинает расплываться, терять резкость и совсем скоро исчезает во мраке. Эвелин судорожно вздыхает, чувствуя, как Дэвид ласково гладит ее по голове, ей становится немного легче и, кажется, даже жажда слегка притупляется, но стоит только ей так подумать, как любимые губы едва слышно шепчут: «Прости», и страх тут же возвращается снова, только это уже не волны, это больше похоже на цунами, в одночасье сметающее с побережья целые города. Она чувствует, как Дэвид наклоняется к ней, опаляя жарким дыханием ее плечо, и сознание словно распадается надвое.
- Не надо… - почти беззвучно молит Эвелин-человек, снова пытаясь вырваться, сделать шаг назад или хотя бы немного отстраниться, чтобы пусть и на несколько мгновений, но все же отсрочить неизбежное. – Дэвид, не делай этого…Пожалуйста!
А Эвелин-вампир ничего не замечает вокруг, ее взгляд прикован к шее Дэвида, которая оказывается совсем рядом. Она слышит, видит, чувствует, как по его венам течет кровь, и это сейчас единственное, о чем она способна думать и что способна воспринимать. Словно завороженная вампирша приоткрывает губы, обнажая небольшие клыки, но человечность, запертая глубоко внутри и так бережно хранимая, все же не позволяет переступить границу, которую она сама же и установила, и девушка медлит, а тем временем Дэвид впивается в ее шею.
С губ Эвелин-человека срывается хриплый вздох, она уверена в том, что сейчас будет очень больно и даже, кажется, чувствует это, но это лишь фантомная боль, живущая в ее воображении и не имеющая ничего общего с той эйфорией, которая ее охватывает, стоит только клыкам Дэвида коснуться ее кожи. Смежив веки, девушка запрокидывает голову чуть назад и уже не пытается отдалиться, совсем наоборот, она прижимается к мужчине и с этой минуты окончательно перестает понимать, где проходит граница между ее человечностью и вампирской сущностью, потому что больше нет никаких границ. Эта эйфория, которую невозможно описать словами и которую можно только почувствовать, близость Дэвида и безграничная вера в правильность его слов и поступков, не дрогнувшая даже после того, как он ее укусил, рассеивает ее страхи и надуманные ограничения, позволяя, наконец, стать единым целым. Больше нет Эвелин-человека и нет Эвелин-вампира, им обеим на смену приходит единая, цельная личность, и новая Эвелин открывает глаза, уже совсем иначе воспринимая окружающую реальность. Взгляд золотистых глаз снова падает на шею Дэвида, а именно - на слегка пульсирующую вену, и сейчас Эвелин точно знает, что нужно делать. Инстинкты, от которых она так долго пряталась, наконец, выходят на поверхность и ведут ее вперед, к тому же она уже знает, что именно ее укус подарит Дэвиду, и Эвелин с тихим стоном впивается клыками в его шею, мгновенно пронзая теплую кожу и вновь закрывая глаза. Его кровь на вкус превосходит все, что Эвелин доводилось пробовать до сих пор, и если раньше она была вынуждена поглощать ее, чтобы выжить, то сейчас она впервые чувствует настоящее удовольствие, утоляя свою жажду. Ее ладони мягко скользят по его рукам, затем касаются плеч, и вот она уже обнимает Дэвида за шею, но этим жестом Эвелин не пытается удержать его на месте, вовсе нет, ведь она знает, чувствует, что он даст ей столько времени, сколько нужно, а потому можно ни о чем не волноваться и позволить себе раствориться в этом всепоглощающем блаженстве.
В этот раз насыщение приходит очень быстро, заставляя жажду отступить и даруя просто невероятную энергетику, кровь Дэвида оказывается не просто живительным эликсиром, она словно и есть сама жизнь, которая теперь наполняет каждую клеточку ее тела, обостряя чувства и делая мир вокруг ярче. Эвелин аккуратно разжимает зубы, чуть отстраняется и смотрит на место укуса - там, где ее клыки вонзились в кожу, появляются крохотные капельки крови, и она, не удержавшись, медленно слизывает их, затем закрывает глаза и довольно вздыхает, продолжая обнимать Дэвида за шею и прижимаясь щекой к его щеке.
- Кажется, ты только что превратил ангела в демона, - сытой, довольной кошкой тихо мурлыкает она ему почти на ушко и трется своей щекой о его щеку, отчего сравнение с кошкой становится еще больше правдоподобным. - Но мне это нравится, - добавляет она и целует Дэвида в щеку.

Миллер наслаждается вкусом любимой. Не пьет, а именно «цедит» будто у него в руках бокал, с самых дорогим вином на земле. Маленькие, совсем маленькие глоточки, взрывающиеся у него во рту невероятным букетом вкуса. И в очередной раз убеждаясь, что красота, ровно как и вкус, и все остальное что есть прекрасного в этом мире – в глазах смотрящего. И конечно же, вряд ли кровь Эвелин обладает какими-то особыми гастрономическими свойствами, но только не для него самого. А потом ее клыки, наконец, впиваются в его шею, и тут же волны наслаждения начинаю раскатываться по его телу.
Поцелуй двух вампиров... Двух существ, жизнь которых зависит от чужой крови, и кровь которых может творить с другими невероятные вещи в этом акте обмениваются кровью и феромонами наслаждения, друг с другом. Может ли быть что-то более близкое и интимное для двух вампиров? И в тоже время, укус для большинства вампиров – настолько обыденный процесс. Вот он, парадокс греховной сути носфирату. Порою, они, подражая людям, пытаются вести себя целомудренно, и одновременно с тем, легко питаются кровью незнакомцев, даря взамен оргазм.
Впрочем, совершенно глупая привычка Миллера, время от времени задумываться о сути вещей, хотя порой и накрывает ненужными мыслями его рассудок, но сегодня совершенно не властна над ним. Вместо этого он лишь наслаждается невероятным блаженством, чувствуя как нежные пальцы скользят по его рукам, как обнимают его за шею, и испытывая немалое разочарование, при осознании что уже все закончилось.
Вампир внимательно слушает девушку, а потом чуть-чуть отстранившись, внимательно смотрит в глаза любимой, пытаясь понять, сколько в ее словах правды, а сколько шутки, но вместо того, чувствует, что начинает утопать в изумрудной глубине. И лишь капелька его крови на ее губе, позволяет ему «сохранить рассудок». Миллер поднимает одну руку, что бы подушечкой большого пальца стереть кровь с губы вампирши, и не придумав ничего лучшего, чем позволить ему же ее и слизнуть.
-Какая же ты у меня, все таки, красавица,- не удержался он от банального комплемента, не в силах оторвать взгляд от Эвелин. Ему вдруг снова захотелось ее рисовать, по настоящему, а не по памяти, как ему преимущественно пришлось делать последний месяц. Это лицо продолжало завораживать и вдохновлять его так же сильно, как в первый раз, когда он ее увидел. На миг ему даже стало немного не по себе, вдруг это когда-то пройдет? Что с ним тогда будет? Все будет как раньше? Нет, это невозможно, как раньше уже не будет никогда. А разница заключалась в том, что он будет знать, на сколько он, может быть счастлив, на сколько вдохновлен. Какой невероятной силой может обладать страсть. И это знание будет всегда с ним. Но он тут же отбросил эту мысль – такого просто не может быть. Это не закончится, не исчезнет, он не позволит!
-Наверное, это закономерно, когда имеешь дело с другим демоном. Прости меня, боюсь, я дурно на тебя влияю. Но боюсь, я не могу иначе. Тебе не повезло связаться с возможно самым скверным вампиром на этой планете,-  Дэвид тихо рассмеялся, не в силах выпустить девушку из собственных объятий, продолжая любоваться каждой линией ее личика.
А тем временем, в нескольких метрах от них, за входной дверью раздалось негромкое дзынь – это лифт остановился на их этаже. И можно было без труда понять, учитывая что на этаже был лишь один номер, кто именно приехал на лифте и зачем. Раздался негромкий стук, и Дэвид все же выпустил девушку из объятий, а потом довольно громко, так, что бы было слышно за дверью, сказал «войдите». Служитель отеля не заставил себя долго ждать, открывая дверь собственным ключом, и вкатывая перед собой тележку с ужином. Не задерживаясь и не желая никому мешать, видно касательно беспокойства посетителей и чаевых в отеле были строгие правила, он проехал в соседнюю комнату – столовую. И принялся сервировать стол. Следом вошел еще один человек, сжимавший в руках несколько длинных свертков с одеждой, которые тут же повесил на вешалку возле входа, и тут же удалился.
-Даже не знаю, хочу ли я сейчас этот ужин. Вкуснее чем ты ведь все равно не будет,- тихо шутит вампир, что бы трудящийся в соседней комнате официант их не услышал. А он, в свою очередь как раз устанавливал в серебряные подсвечники свечи и зажигал их.
-Хотя можно было бы немного выпить, наверное? Как думаешь? Ты сегодня сильно устала? А то ведь у тебя выдался не самый просто день, сегодня?- заботливо поинтересовался Миллер, а тем временем работник отеля наконец закончил свою работы и тихо выскользнул из номера, прикрывая за собой дверь, снова оставляя двух носферату наедине.

Дэвид слегка отстраняется, заставляя ее разомкнуть объятия, и аккуратно проводит подушечкой большого пальца по губам Эвелин, стирая капельку крови и тоже слизывая ее. Улыбаясь, она с восторгом следит за каждым его движением, а затем поднимает глаза и встречается с ним взглядом. Вампир восхищается ее красотой, и Эвелин приятно это слышать, но куда еще приятнее это его тихое «ты у меня». От таких, казалось бы, простых слов приходит какое-то совершенно волшебное чувство единения, которого она никогда и ни с кем не испытывала. Дэвид сейчас совсем рядом, он такой близкий, такой родной, такой свой, и пусть Эвелин совсем не умеет предсказывать будущее, в эти мгновения она ничуть не сомневается в том, что их чувства со временем никуда не исчезнут. Пройдет год, два, три или даже несколько столетий, но она все равно будет любить Дэвида, пусть это и наверняка будет совсем не просто, однако она верит, что справится. Будут ли ее чувства взаимны? Эвелин заглядывает ему в глаза, и в их кристально-синей глубине, там, где душа, она видит свое отражение, отчего ответ на этот вопрос находится сам собой, и она мягко улыбается, слыша его слова.
- Тебе не за что извиняться, Дэвид, - тихо произносит она, продолжая смотреть на него и чувствуя, как от его рук, все еще обнимающих ее, исходит приятное тепло. – Совсем наоборот, ты сейчас помог мне наконец-то примириться с этим кошмаром, который давно меня мучил. Даже не просто примириться, а понять, что ничего ужасного в этом вообще нет. – Улыбка Эвелин становится немного грустной, когда она продолжает. – И мне теперь жаль, что столько времени оказалось упущено, а я так долго сама себя запугивала тем, чего бояться совершенно не стоило.
По лицу вампирши мелькает тень, и ей на самом деле сейчас становится очень жаль себя, ведь все это время, пока она позволяла своим страхам брать над собой верх, спасение было совсем рядом, надо было всего лишь немного ей помочь, но это оказалось никому не нужно. Кроме Дэвида.
- Так что звание самого скверного вампира тебе придется оставить кому-то другому, - почти серьезно произносит Эвелин, чувствуя, что в его присутствии даже жалеть себя долго не получается. Она просто слишком счастлива, чтобы позволять отрицательным эмоциям и мыслям оставаться всерьез и надолго. – Ты будешь… - Эвелин делает вид, будто размышляет. – Эмм.. Например, самым замечательным! Или самым лучшим. Как тебе такой вариант?
Она не выдерживает и все же улыбается, а тем временем раздается стук в дверь, и Дэвид выпускает ее из объятий, давая разрешение посетителям войти. Эвелин это неожиданное вторжение слегка пугает, однако очень быстро выясняется, что Дэвид не только позаботился об том, чтобы снять номер, но и заказал ужин, и даже, кажется, купил им одежду, что было очень кстати после того, как она, приземлившись с парашютом, шлепнулась на землю. Дэвид тихо замечает, что после недавнего утоления голода ужин не очень-то и нужен, и щеки Эвелин слегка розовеют от смущения – до того это звучит одновременно и приятно, и интимно. Наконец, сотрудники отеля сервируют стол, развешивают одежду и удаляются, а Дэвид предлагает хотя бы немного выпить.
- Хорошая идея, - соглашается Эвелин и вздыхает, задумываясь над следующим ответом. – У меня какое-то странное ощущение, - признается она. – Там, в Валенштайне, мне казалось, что даже небо давит мне на плечи, словно пытаясь расплющить в наказание за то, что я сделала. Я не просто чувствовала себя усталой, я была совершенно разбитой и опустошенной, но потом… - Она поднимает на него глаза и слегка пожимает плечами. – Потом появился ты, и все сразу изменилось. Я снова чувствую себя живой, а этой беспросветной тоски, которая душила меня там, на улице, где ты нашел меня, просто больше нет. А после того, как ты напоил меня своей кровью, мне и вовсе кажется, что если небо вдруг снова вздумает на меня давить, то я просто протяну руку и поправлю его, - шутит Эвелин, пытаясь описать словами тот невероятный прилив энергии, который она сейчас испытывает. – Что касается непростого дня, то в целом это верно, но я все же хочу запомнить этот день, как очень хороший, а не наоборот. – Она подходит к нему поближе и заглядывает в глаза. – Дэвид, мы ведь решили, что сегодня – начало новой жизни, давай не будем ее омрачать тяжелыми воспоминаниями. Ты недавно говорил мне, что здесь никого нет, только ты и я, вот пусть так и остается дальше. Только ты и я, и никакого прошлого. Я понимаю, что ты беспокоишься обо мне, но я справлюсь. Честно, - добавляет она и улыбается. – Так что давай продолжим то, что начали в самолете, будем пить вино и строить планы на будущее. – С этими словами Эвелин делает два шага назад и выставляет перед собой ладони. – Предупреждаю сразу, - произносит она, пытаясь сохранить серьезное выражение лица, - отказы не принимаются. – Затем, все же не выдержав и рассмеявшись, она подходит к вешалкам с одеждой. – Ты разливаешь вино, а я иду переодеваться!
Взяв первый попавшийся наряд, Эвелин скрывается в соседней комнате, где с любопытством раскрывает чехол и тут же ахает от восторга – внутри обнаруживается длинное платье из шелка изумрудного цвета. Ее собственная одежда – самый обычный свитер, слегка испачканные после не слишком удачного приземления джинсы и кроссовки – тут же отправляется в ближайший шкаф, и Эвелин с удовольствием примеряет платье, затем подходит к зеркалу и смотрит на свое отражение. Платье пришлось впору, возможно, не помешали бы какие-нибудь драгоценности, но, взглянув на свое лицо, Эвелин отметает эту мысль – вряд ли что-то может украсить ее лучше, чем сияющие от счастья глаза, и, улыбнувшись своему отражению, она возвращается обратно к Дэвиду.
- Здорово, правда? – спрашивает она, машинально проводя ладонями по струящейся ткани, затем, не обращая внимания на то, что идет босиком, приближается к нему и со смехом спрашивает: - Итак, на чем мы остановились?

-Как же так? Отдать кому-то свое звание? Самый замечательный? Оу, но ведь это так... Не знаю даже, звучит крайне непривычно!- смеется Девид.
-Хм, поправишь небо? Может ты еще и хорошую погоду включишь? А то погодка Валенштайна за последние, хм... Пару месяцев мне чертовски надоела. Надеюсь в Бордо будет получше, хотя? Наверное надо все таки двинутся куда-то по южнее. Как на счет нового когда где нибудь в тропиках? Без снега, но на теплом пляже?
Когда девушка удаляется, Дэвид с тоской оглядывает свою не слишком свежую рубашку, и грязные брюки. Пожалуй, сейчас бы он не отказался от горячей ванной или на худой конец душа, и чистой одежды. Провел рукой по растрепанным волосам, и решил что первое – вполне подождет. Но переодеться ему тоже стоит. Времени на это у него уходит совсем не много, старая одежда летит в мусорное ведро, а на смену ей приходит чистая светлая рубашка, и легкий костюм. Сшито, конечно, не на заказ, но приходится вполне впору.
Посмотрев на себя в большое зеркало в прихожей, Дэвид остался доволен, а потом занялся «чудесами».
Идти в столовую, где был сервирован их ужин, снова сидеть напротив друг друга? Нет, решил он, не этим вечером. Вино они могут попить и сидя на вот этом мягком и уютном диванчике, напротив камина. Стоя в центре гостиной, Дэвид огляделся, а затем сконцентрировал собственную волю. Вот небольшой журнальный столик взмыл вверх, перелетая через диван и помещается между ним и камином. Вот пара подсвечников с зажженными свечами медленно парят из соседней комнаты, опускается на стол, так что огонь хоть и тревожно дрожит, но так и не тухнет. Следом за ним ливетирует пара бокалов и бутылка вина.
Миллер критично оглядывает обстановку, и решает что та вполне романтична. Эвелин все еще нет – на все это ушло не так уж и много времени, и он усаживается на диван, и принимается откупоривать бутылку. Штопор оказался в столов, так что для извлечения пробки из узкого горлышка бутылки он снова использует собственные способности. Затем вино мягко струится по стенкам бокалов, слегка дразня ноздри приятным запахом.
Наконец позади раздается голос Эвелин и мужчина оборачивается и улыбается. Длинное платье цвета ее глаз, действительно очень идет девушке.
-Ты великолепна,- говорит он ласково улыбается он.
-Остановились мы кажется на том, что собрались напить, и ты поручила мне заняться приготовлениями. Я вроде бы справился,- смеется Миллер, ожидая пока девушка присоединится к нему рядом, и поднимая бокалы, протягивает один из них своей спутнице.
-Давай за ясные дни, за солнце, путь даже если не на небе, то хотя бы в нас самих. Несмотря ни на что, сегодня, кажется, был хороший день. Ну или как минимум – вечер. Пусть так и будет всегда. В вечности?- Дэвид чувствует, что кажется становится жутко банальным, но ничего не может с собой поделать. Кажется рядом с этой девушкой, он совсем-совсем иной. Если обычно, для того что бы получить удовольствие – ему часто приходится прилагать определенные усилия. Но рядом с Эвелин он как будто находится в облаке наслаждения, как будто он попал в рай, если такой, все таки существует.

Все ее внимание сосредоточено на Дэвиде, а потому Эвелин не сразу замечает изменения в обстановке, но, увидев столик возле дивана, подсвечник с горящими свечами и уже наполненные бокалы, она изумленно восклицает:
- Как тебе так быстро удалось это сделать? – С этими словами Эвелин обводит новый интерьер комнаты рукой, затем обходит диван и усаживается рядом с ним, обнаружив, что Дэвид успел еще и переодеться. – Ты, наверное, волшебник, - усмехается она, принимая из его рук бокал. – И превзошел все мои ожидания, а не просто справился.
Дэвид начинает произносить тост, и Эвелин, улыбаясь, с нежностью смотрит на него, думая о том, что она, пожалуй, самая везучая девушка на планете. В тот день, когда она познакомилась с Дэвидом, могло произойти что угодно – Эвелин могла задержаться в коридоре университета, могла выехать из дома позже или, наоборот, слишком рано, и тогда они просто разминулись бы. На мгновение ей даже становится страшно от этой мысли, но Эвелин быстро прогоняет ее прочь – ей все же повезло, просто невероятно, сказочно повезло оказаться в нужном месте в нужное время и встретить самого главного человека в своей жизни. Вернее, не человека, а вампира, но это уже несущественные детали. А впрочем, нет, это тоже важно, ведь Дэвид предлагает ей целую вечность, полную такого же блаженства, которое она сейчас испытывает, сидя рядом с ним и любуясь им, и это не просто аллегория. У них на самом деле есть эта вечность.
- Хороший тост, - отвечает она, протягивая руку и чокаясь с бокалом Дэвида. Сделав глоток вина, Эвелин облизывает губы, невольно вспомнив о том, что пила совсем недавно. Увы, каким бы изысканным и богатым не был бы вкус напитка в бокале, с тем, что мог предложить ей Дэвид, это просто не могло сравниться. – Вечер не просто хороший, Дэвид, - мягко произносит Эвелин. – Благодаря тебе он стал фантастическим. Или волшебным. Невероятным! У меня много еще в запасе восторженных эпитетов, - смеется она, - и мне все равно не хватает слов, чтобы описать тот восторг, который я сейчас испытываю. Мне кажется, что у некоторых людей и за год не бывает столько впечатлений, сколько получила я сегодня всего лишь за пару часов, проведенных рядом с тобой. – Эвелин делает еще один глоток и возвращается к тому, о чем Дэвид говорил совсем недавно. – Кстати, мне очень нравится идея провести Новый год в тропиках! Правда, я привыкла, что в этот праздничный день на улице всегда холодно и снежно, а доме стоит наряженная елка, но, думаю, встреча Нового года на берегу океана мне тоже понравится. Впрочем, мне везде будет хорошо, если ты будешь рядом, - добавляет она. – Так что вполне можем слетать куда-нибудь уже на следующей неделе, но что мы будем делать завтра? Ты обещал грандиозный шоппинг, а что потом? Пройдемся по местным злачным местам? – лукаво прищурившись, спрашивает Эвелин. – Сорвем банк в казино? Или проведем тихий вечер в номере? А хочешь, я буду тебе позировать, а ты – рисовать меня? Не в блокноте, как тогда в кофейне, а по-настоящему. Кстати, я до сих пор храню те наброски, и это единственное, что у меня сохранилось от прошлой жизни, когда мы покидали Валенштайн. Они так и лежат сейчас в нагрудном кармане куртки, я всегда носила с собой твои рисунки, так мне казалось, что ты пусть и незримо, но все же присутствуешь рядом и поддерживаешь меня. Наверное, это немного нелепо, но мне именно так и казалось, - слегка смущаясь, признается Эвелин, затем, слегка качнув головой, она снова улыбается. – Но не будем о грустном. Так как насчет портрета, мастер? – спрашивает Эвелин, продолжая веселиться.

-Я только учусь. Недавно закончил Хогвартса! Ты разве не знала?- пошутил Дэвид в ответ на вопрос, а не волшебник ли он, любуясь улыбкой девушки.
-Знаешь, я иногда даже боюсь... Что в твоих глазах я какой-то не такой, каким являюсь на самом деле. Это конечно приятно, но что будет, если однажды эта иллюзия развеется? Какова будет глубина твоего разочарования во мне? Впрочем, я очень рад, что тебе понравился этот день. Там, на той остановке ты была такая грустная, я очень надеюсь, что тебе больше никогда не придется так грустить,- произнес вампир после того как они чокнулись и он сделал несколько больших глотков вина, почти опустошая свой бокал. Это его действительно беспокоит, и не только это. Все на столько хорошо, что ему становится немного страшно. Он слишком хорошо знает жизнь, и то, что практически все отношения неизбежно переживают падения. Для людей это часто является трагедией, но сам Дэвид давно привык к этому. Не мудрено, он живет уже так долго. Но на этот раз, все иначе. Он попал в маленький, камерный рай, рядом с этой девушкой, чувствуя себя совершенно другим человеком. Ну или вампиров – не суть. Эйфория буквально поглотила его, и мысль о том, что когда-то это может закончится – откровенно пугала его. Строго говоря, подобные мысли вообще не были свойственны оптимистичному Миллеру, но он действительно как будто стал немного другим. Более человечным, что ли. Будто растеряв свой многолетней опыт здорового цинизма, позволявшего ему переживать практически любые неприятности и не унывать при этом. Прошла любовь – найди другую. И чем скорее – тем лучше. Вот был его принцип, но сейчас ему совершенно не хотелось ему следовать. А еще хотелось, чтобы это не пришло никогда!
-Но ты права, не будем о грустном,- говорит он, мотая головой, и прогоняя оттуда неуместные мысли.
-А что бы тебе хотелось? Сорвать банк в казино? Ну да, твоя руна еще не слишком сильна. Я об этом забывают иногда. Выйграть в казино с нашей руной – это не слишком сложно. К сожалению, порой, это делает игру менее интересной. Хотя садясь играть в покер, я стараюсь никогда не читать чужих мыслей. Лучше и вовсе, играть с кем-то, кто хоть немного умеет закрывать свои эмоции. Проще говоря, не с людьми. В противном случае игра может выйти довольно таки скучной, без азарта и вызова. Хотя всегда есть онлайн казино, где особенно не почитериш,- смеется Дэвид, понимая что его несет куда-то не туда. Впрочем его взгляд и все его мысли сейчас мало по малу концентрироваться только на одном единственном – этих алых, улыбающихся губках.
-А вот портрет – это звучит очень соблазнительно,- Дэвид осознает, что в горле его вдруг пересохло и он автоматически осушает остатки вина в своем бокале. Почему-то перед его взором сейчас Эвелин - позирующая ему, вот только? Это не совсем портрет, это обнаженная натура. И от этого образа ему вдруг становится жарко. Миг он смотрит на опустевший сосуд, а затем разжимает руку, «позволяя» ему плавно полететь вовсе не в низ, а в сторону столика, и мягко опуститься на гладкую поверхность.
Дэвид протягивает руку, касаясь пальцев девушки, в которых она сжимает бокал, ненадолго задерживается, встречаясь с ней глазами. Не сложно догадаться, по блеску в его собственных, о чем именно он сейчас думает. Затем его рука чуть скользит вверх, и забирает сосуд. Дэвид заставляет плавно лететь к столу и второй бокал, не моргая, продолжая заворожено смотреть на девушку. Секунды тянуться, словно вечность, а он начинает медленно склоняться все ближе, сжимая в ладони нежную ручку Эвелин. Еще несколько мгновений, что сложно сейчас измерить в секундах или минутах, прежде чем его губы касаются ее губ, прежде слегка касаясь носом, носика девушки.
И больше ничего не остается в мире, его просто нет. Он исчезает, растворяется в дымке. Лишь только слившиеся губы влюбленных, и сплетающиеся пальцы их рук. День, который начался унылой, холодной и серой погодой за окном и холодной постелью. День начавшийся в одиночестве, ведь в последнее время Дэвид более даже не жаловал собственную свиту. День, когда ничего не обещало чего-то отличного о безрадостного будняя, в ожидании встречи через пару дней. День, когда Миллер решил не спускаться в мастерскую, я просто уселся перед теплым камином, решив напиться, да так и не успел это сделать. Тот самый день, когда все изменилось в его и ее жизни! Когда он бросился спасть ее от нее самой и навалившегося на нее уныния, после разрыва с Гедеоном. День, который неожиданно для них обоих превратился в нечто удивительное.
Тот самый день, когда их губы впервые соприкоснулись в настоящем поцелуе, без стеснения, опаски и чувства вины. Когда они наконец впервые оказались наедине...

Несмотря на озорные нотки в голосе и лукавый взгляд, все же слова мужчины о том, что его пугает будущее, не оставляют Эвелин равнодушной. Она любит Дэвида. Она очарована им, его словами и трепетным отношением к ней, каждой черточкой его лица, улыбкой и взглядом, в котором неизменно сквозит такое обожание, что иногда Эвелин и в самом деле начинает чувствовать себя едва ли не божеством. Дэвид пленил ее своими эмоциями, которые позволил ей почувствовать еще в самый первый день их знакомства и которые, кажется, со временем ничуть не потускнели, а с недавних пор стали казаться Эвелин еще даже чуть более яркими. И он совершенно покорил ее, когда совсем недавно напоил ее своей кровью, с поразительной легкостью заставив Эвелин наконец-то полностью принять свою новую сущность.
Но признание в том, что его все же что-то пугает, беспокоит Эвелин, и хотя она улыбается и строит планы на завтра, на душе все равно остается тяжелый осадок. Сейчас ей сложно представить, что она может когда-либо разочароваться в нем, но огромная разница в возрасте и совершенно несопоставимый жизненный опыт с самого начала казались Эвелин настоящей пропастью, которую ей придется как-то преодолеть. Тогда Эвелин решила, что ей хватит на это сил, что все получится, ведь Дэвид наверняка поможет ей, но… От тревожных мыслей ее отвлекает бокал, свободно парящий по воздуху в сторону столика и плавно опускающийся на его поверхность. Она поднимает удивленный взгляд на мужчину, собираясь сказать нечто восторженное, но слова так и не срываются с губ, когда Эвелин встречается с ним глазами. Снова этот обожающий взгляд, снова... Нет, на этот раз все немного иначе, и сердце Эвелин сладко замирает в предвкушении, когда Дэвид забирает из ее руки бокал и отправляет его в полет по направлению к столику. Вот только она на это уже не обращает внимания, так и не сумев отвести взгляд и лишь машинально облизнув ставшие вдруг сухими губы, пока Дэвид, сжав ее ладонь, медленно склоняется все ближе и ближе. И когда между ними остается совсем небольшое расстояние, Эвелин все же не выдерживает, закрывает глаза и подается чуть вперед, навстречу его губам.
Глубокий, чувственный поцелуй, он настолько же нежен, сколь и порочен, он пробуждает страсть и одновременно успокаивает, рассеивая все сомнения и тревоги, и на некоторое время Эвелин просто забывает обо всем на свете, лишь только в глубине сознания по-прежнему звучат его слова о разочаровании. Тихонечко застонав от удовольствия и желая продлить этот момент как можно дольше, спустя некоторое время она все же находит в себе силы, чтобы отпустить его руку, а затем и оторваться от его губ. Взяв лицо Дэвида в свои ладони, Эвелин жарко шепчет, заглядывая ему в глаза:
- Я знаю как это будет. В тот день, когда я пойму, какой ты на самом деле ужасный вампир, когда иллюзия развеется и придет разочарование, я пожалею о том, что когда-то поверила тебе. Я буду очень жалеть, что полюбила тебя всем сердцем и что все бросила ради тебя, я буду думать, что все это было напрасно, и буду совершенно точно уверена в том, что у нас ничего не получится. И это будет длиться… Хмм… Ну где-то минуту или, может быть, две, а потом ты меня вот так же поцелуешь, как сейчас, скажешь, что любишь меня, и мы попробуем еще раз. И будем пробовать до тех пор, пока не получится. Я не знаю другого способа добиться того, чего хочешь, а кроме тебя мне, в общем-то, больше ничего и не нужно. – Она ненадолго замолкает, так и продолжая смотреть на него, затем тихо добавляет: - Я не могу пообещать тебе, что безоговорочно приму твое прошлое, что не испугаюсь и не стану сомневаться, когда начну узнавать тебя получше. Но я могу пообещать тебе кое-что другое. Я постараюсь сделать все, что только в моих силах, а может, даже и чуть больше, чтобы ты был со мной счастлив, - произносит Эвелин, затем снова подается вперед и приникает к губам Дэвида, скрепляя свое обещание новым поцелуем.

-Я люблю тебя,- все, что произнес Дэвид в ответ, с улыбкой на губах, прежде чем их губы встречаются повторно. В конце концов, какая разница, что было и что будет? Здесь и сейчас, вот все, что имело значение в этот миг. Ее сладкие губы, такие желанные и страстные. Эти большие, зеленые глаза, в которых читалась любовь и страсть.
Руки Миллера начинают медленно блуждать по телу девушки, изучая складочки ее длинного платья. С тонкой талии, чуть ниже, на бедро, очерчивая изящный изгиб и спускаясь чуть ниже, до колена. Кажется, его рука сейчас зажила собственной жизнью, нежно двигаясь вниз, а потом снова вверх. Словно рука скульптора, желающие прочувствовать фактуру и форму, иной раз, задерживаясь, что бы лучше изучить какие-то детали. Ее движение почти невинны, и в тоже время, кажется, она сама по себе источает страсть или даже похоть. Вот она снова оказывается в начале своего пути, но продолжает двигаться вверх и назад. Еще немного, и пальцы уже касаются бархатистой кожи, пересекая границу глубокого декольте на спине. Еще немного и она замирает, как будто пытается привыкнуть к совершенно новым ощущениям, понять и почувствовать новую фактуру.
Дэвид редко закрывает глаза во время поцелуев, вместо этого он смотрит в глаза партнера или на выражение лица, если те закрыты. Часто им движет просто любопытство, что именно чувствует девушка? В каком месте она, по шкале от безразличия, но всепоглощающей страсти? С любопытством естествоиспытателя он наблюдает это и другие знаки, пробует, экспериментирует в поисках рычагов и кнопок. Куда надавить, что бы подтолкнуть к пропасти запредельного сладострастия? Как нажать, что бы человек бросился с головой в омут полный порока?
Но сегодня все не так. Что будет завтра, что будет потом? Но сегодня Дэвид Миллер сам не свой. Нет, не сегодня, а с того самого дня, как он впервые встретил эту блондинку. Увидеть кого-то, воспылать страстью, захотеть – это нормально для старого похотливого вампира. И всегда у него это сопровождается фантастичными, непристойными образами, фантазиями, которые он начинает стремится воплотить в жизнь, и даже порой воплощает, по крайней мере отчасти. И в этих образах, в высшей степени извращенных, крайне редко фигурирует только два героя. Миллер не ревнив не случайно, конечно в нем есть чувство собственника, как и в любом, наверное человеке. Но истинные ревнивцы, с его точки зрения, неспособны получить весь букет наслаждений, который, например, может подарить хорошая оргия. И очень еще во многом, ограничивает фантазию. И наверное где-то тут и находится тот самый секрет, почему Дэвид не способен к ревности. Искать экспериментировать, пробовать и даже делиться, в этом природа Дэвида Миллера.
Или была его природой? Нет, на этот вопрос ответа не было. Ни у самого Миллера, ни у кого-то еще. Факт заключался в другом, в его фантазиях они никогда и ни с кем не делили Эвелин. И вообще, в последнее время, так были только они.
И сейчас, вопреки своим привычкам, целуясь с любимой, она закрыл глаза, принимаясь «изучать» собственные ощущения. Хорошо это было или плохо, но сейчас действительно его больше захватывало собственное наслаждение.
А рука тем временем уже снова скользила, более, впрочем, не возвращаясь назад. Нежная кожа девушки оказалась слишком притягательной, чем ткань платья, каким бы качественным или дорогим оно ни было. Пальцы скользили по позвоночнику, немного щекоча, поднимались до плеча, и даже слегка массировали шею.
Но вот они снова скользнули вниз, нехотя оторвались он такой приятной на ощупь кожи, принимаясь нащупывать маленький и незаметный язычок молнии, что бы медленно, но настойчиво начать «тащить» его вниз...

Она ловит его слова губами, успевая едва заметно улыбнуться, прежде чем снова поцеловать. Все так же держит лицо мужчины в своих ладонях, слегка поглаживая его кожу кончиками пальцев, закрывает глаза от удовольствия, не видит его, зато чувствует, и это, пожалуй, сейчас важнее. Поцелуй становится все более горячим, опьяняющим, она тонет в нем, растворяется, и лишь когда ладони Дэвида ложатся на ее талию, а потом скользят чуть ниже, по бедрам, Эвелин внезапно приходит в себя, словно очнувшись от сладкого плена.
Все происходит слишком… быстро. В памяти еще живы воспоминания о пронизывающем, ледяном ветре, что в это время года господствовал в Валенштайне, и от колких прикосновений которого хотелось укрыться как можно поскорее где-то в тепле родного дома или какой-нибудь уютной кофейни, о злости и презрении того, кто остался там, в этом городе, и от которых, кажется, становилось холоднее внутри, словно эти эмоции замораживали саму душу, и о собственном чувстве вины, которое в это мгновение снова подняло голову и хищно усмехнулось, глядя в глаза своей жертве и заставив задуматься о том, а имеет ли она право сейчас так беззаботно наслаждаться жизнью.
Эвелин напряженно замирает, не может оторваться от любимых губ и не может решиться на что-то большее, а тем временем ладони мужчины все так же легко скользят по ее телу, и единственное, что сейчас их разделяет – это тонкая, почти невесомая ткань платья. Каждое прикосновение опаляет, растекается по венам горячей волной желания, и она почти успевает пожалеть об этой пусть и хрупкой, но все же преграде, когда пальцы Дэвида касаются обнаженной кожи спины и на несколько мгновений останавливаются. Эвелин, словно только что не мучилась сомнениями, готова едва ли не умолять о продолжении, но это оказывается не нужным – пальцы Дэвида прослеживают линию позвоночника, заставляя ее наконец-то разорвать поцелуй, но лишь затем, что выгнуться ему навстречу и тихо, протяжно застонать от удовольствия.
Мягкие, ласкающие движения рук мужчины уверенно ломают волю и безжалостно крушат доводы рассудка и совести – Эвелин больше не хочет мерзнуть в своих воспоминаниях, это просто невозможно, когда рядом находится ее личное солнце, которое в состоянии растопить лед и заставить отступить любой, самый лютый холод. Пальцы Эвелин, пусть и все еще неуверенно, но все же очерчивают контур его лица, затем спускаются ниже, поглаживая шею. Ее тяжелое, прерывистое дыхание оседает на губах Дэвида, но она не торопится его целовать – вместо этого Эвелин довольно улыбается, подумав о том, что, кажется, сейчас касается того самого места, в которое совсем недавно впивалась клыками, и от этой мысли становится еще жарче. Ее руки скользят все ниже и ниже, пока не касаются воротника рубашки, и она тут же хмурится – это совсем не то, что ей сейчас хотелось бы чувствовать. Опустив руки, Эвелин расстегивает сначала одну пуговицу легкого пиджака, затем вторую, после чего проводит ладонью про груди мужчины, но это тоже все не то, ведь под рукой все еще чувствуется ткань рубашки. Она поднимается с диванчика одним плавным движением, почти с сожалением выбираясь из его объятий, и усаживается верхом на колени к Дэвиду, затем склоняется к его губам и снова целует, а тем временем ее ловкие пальчики расстегивают верхнюю пуговицу рубашки. Сначала одну, затем – вторую, к третьей терпение Эвелин заканчивается, и в тишине номера, где до сих пор звучали лишь тихие слова, хриплое дыхание и треск поленьев в камине, раздается звук рвущейся материи и мелодичный звон рассыпающихся по полу мелких пуговиц, когда она разрывает на нем рубашку.
- Вот так мне больше нравится, - шепчет довольная Эвелин, улыбаясь и откровенно любуясь обнаженным торсом Дэвида. Ее ладони ласково касаются груди мужчины, и теперь ей уже ничего не мешает почувствовать, насколько горяча его кожа и как приятна она наощупь, и когда Эвелин, наконец, отрывает взгляд от этого восхитительного зрелища и заглядывает ему в глаза, то даже в полумраке видно, что изумрудная зелень ее собственных глаз уже оплавлена позолотой. Она снова испытывает голод, только на этот раз никакая кровь не сможет утолить его, это способен сделать только Дэвид. Ее Дэвид.

Образы, на миг Миллер, сам того не желая, проваливается в водоворот воспоминаний собственной жизни. Чем-то это напоминает трейлер фильма, с весьма высоким возрастным рейтингом. Бесконечна вереница обнаженных сплетенных тел и лиц. Разные времена и эпохи, разная мода и окружающая обстановка. И лишь он, неизменный герой этих сцен – так неожиданно решил проявится его личный порок. Тот самый, который то ли дремал с того самого дня, то ли был специально усыплен. А теперь будто вырвался наружу, заставляя мужчину буквально пылать от желания. Но что пыталось показать ему его подсознание, демонстрируя других женщин? Впрочем окончание этого представление был еще один, «вымышленный» образ блондинки одетой лишь в одно соблазнительное белье, не скрывавшее ничего, из того что принято скрывать, сидевшей у него на коленях и глядевшая на него горящими, изумрудными глазами. Наваждение исчезло, но черты лица остались, и эти глаза, в которых хотелось раствориться, в которых уже начали поблескивать золотистые искорки.
Руки мужчины сами собой устремляются к стройным ножкам, мягко ложась на обнажившиеся из-за задравшегося платья, соблазнительные коленки. А тонкие, нежные пальчики уже сражаются с его рубашкой, и почему-то у Дэвида от этого дух захватывает. Он вдруг понимает смысл неожиданного видения, понимает что это чудесное создание он бы не променял ни на одну из героинь той вереницы, и даже всех их вместе взятых. Что ему никто не нужен, и он никого не хочет, кроме одной единственной. Возможно где-то идеализированного образа, но ведь именно это происходит когда ты лубишь по настоящему. Не остается недостатков и изъянов -  лишь желанный идеал. И ни это ли доказательство того, что вампир все же способен на любовь? Или это, все таки, просто страсть? А имеет ли это какое-то значение?
Треска разрываемой ткани, и звук падающих на пол пуговиц, нежные руки касающееся его обнаженного торса, горячий шепот... Все это сводит мужчину с ума, и более он не может сопротивляться своей сути, и самое главное – не хочет.
Его движения перестают быть плаными, и руки быстро скользя вверх по бедрам и по спине, до самый плеч, а потом настойчиво, быть может даже грубо? Нет, скорее страстно притягиваю девушку ближе к себе, принимаясь осыпать ее горячими поцелуями. В начале лицо, потом шею, как буд-то пытаясь коснуться каждого миллиметра нежной кожи. А руки тем временем уже сражаются с платьем, тянут его вниз, не обращая внимания на то, что то и дело раздается треск начинающихся расползаться швов.
Главное другое – это приносит свои плоды, и теперь теплые ладони уже снова, с силой скользят по обнаженной спине девушке, то и дело спускась к талии и устремляясь обратно вверх. А его губы с еще большим ожесточением принимаются осыпать поцелуями плечи, ключицу и ниже.
-Ты моя,- срывается с его губ само собой, и это похоже скорее на хриплое рычание хищника, чем на голос цивилизованного человека. Да, сейчас он действительно ощущает себя диким зверем, подчинившимся первобытным инстинктам и ничуть не стыдится этого. Хорошо это или нет, но эту животную страсть пробудила в нем именно Эвелин, так почему он должен скрывать это от нее? Пальцы его крепко сжимаются на талии, он наконец спускается до грудей, принимаясь и их осыпать яростными поцелуями, не задумываясь о том, что он оставляет засосы, и даже о том, что порою покусывает нужную кожу. Нет, вовсе не клыками вампира, но тем не менее. Да что уж там говорить, сейчас вампир вообще ни о чем не думает. Вместо этого он ловит губами твердый сосок, принимаясь терзать его губами и кружась вокруг него языком в страстном танго, и нет нет, да слегка покусывая передними зубами...

Его руки мягко ложатся на ее колени и также мягко скользят вверх, по бедрам, затем поднимаются еще выше, снова касаются спины, и Эвелин закусывает нижнюю губу от удовольствия, все еще глядя на Дэвида влюбленными глазами, в которых сверкает откровенное возбуждение. Она снова проводит кончиками пальцев по его груди, поднимается выше и выше, а потом ее ладони забираются под одежду, слегка оголяя и лаская его плечи и шею. Движения Дэвида становятся все более порывистыми, а горячие губы и крепкие объятия заставляют позабыть обо всем на свете. Больше ничто не имеет значения, нет больше опасений, тревог и воспоминаний, нет даже мыслей, есть только его поцелуи, после которых на коже остаются отметины, но это ее не пугает, скорее, наоборот, заводит еще больше. В комнате снова раздается треск разрываемой ткань, и ее шелковое платье плавно спадает изумрудной волной вниз, к ногам мужчины, а все, что остается на теле Эвелин – это узкая полосочка белых кружевных трусиков, почти ничего не скрывающих. И это ее ничуть не смущает.
- Ты моя, - рычит он, и Эвелин только улыбается в ответ. Говорить просто нечего, ведь это и так уже неоспоримый факт.
Дэвид ловит губами ее сосок, слегка прикусывает его, а его язык оставляет влажные следы на ее коже, и пальцы Эвелин непроизвольно сжимаются на его плечах, а с губ срывается очередной тихий стон. Наслаждение волнами прокатывается по телу, одна за другой, и она запрокидывает голову, закрывая глаза и блаженствуя в его руках. Где-то в глубине рассудка, который сейчас стремительно затапливало возбуждением, все же мелькает мысль о том, что еще немного, и она познакомится вплотную с его пороком, и хотя девушка помнит, что Дэвид почему-то переживал по этому поводу, все же сейчас Эвелин ничто не может испугать. Совсем наоборот, она уверена, что насладится каждым мгновением и каждым прикосновением, ведь это всего лишь новая грань мужчины, которого она любит всем сердцем.
Несмотря на все то удовольствие, которое она сейчас испытывает, Эвелин очень быстро понимает, что ей этого уже недостаточно. Изящные ладони слегка сжимают виски мужчины, заставляя его запрокинуть голову назад, и Эвелин впивается в губы Дэвида жгучим поцелуем, тесно прижимаясь к его обнаженному торсу своей, уже ноющей от возбуждения грудью. 
- Дэвид, - хрипло шепчет она в перерывах между поцелуями, - я хочу больше…
Очередной поцелуй, такой жадный, словно она задыхается, а Дэвид – это ее воздух, которым просто невозможно надышаться, затем снова отрывается от его губ, чтобы посмотреть на него. Эвелин всегда считала его красивым, любуется им и сейчас, особенно его губами – зацелованными, совершенно неприлично раскрасневшимися и оттого невероятно притягательными.
- Больше… - повторяет она, слегка сжимая коленями его бедра, прижимаясь еще теснее и снова целуя в губы. Затем прокладывает дорожку из поцелуев, начиная от уголка губ, по щеке, и затем, чуть склонившись, продолжает выцеловывать боковую сторону его шеи до того самого места, где до сих пор видны две небольшие ранки от ее клыков. Увидев их, и без того тяжелое дыхание Эвелин сбивается еще больше, когда она вспоминает ту эйфорию, ощущение которой не так давно подарил ей Дэвид, и она, выпрямившись, шепчет ему прямо на ушко: - Любимый мой, я хочу тебя целиком…

-Больше?- при этом в глазах Дэвида вдруг мелькнул озорной огонек.
-А на сколько, большего ты хочешь?- в этот миг на вампира что-то находит, и его настроение чуточку меняется. В нем появляются небольшие, игривые оттенки, не столько романтичные, сколько переполненные похотью. А его рука скользнула ниже, касаясь ладонью живота Эвелин, но даже не думая останавливаться.
Он вдруг понимает кое-что о том, что сейчас происходит. От момента когда он познакомился с этой девушкой, он все же прибывал в неком, можно сказать возвышенном и отчасти иллюзорном состоянии. Он даже не мог подобрать этому название, но сейчас все менялось. Возможно дело было в страсти? Ему вдруг стало трудно понять, была ли она в начале? Он боготворил этого молодого вампира, восхищался, в буквальном смысле считал невинным ангелом. Но была ли в тот момент страсть? Впрочем, была, пожалуй, но она была иной.  Тогда он действительно, в каком-то смысле, боялся прикоснутся к своему светлому божеству, боясь испортить и поломать, боясь ее испачкать. И все таки, это была иллюзия художника, забывшего обо всем, и себе в том числе. А теперь все изменилось! Страсть его воспылала до невероятных высот, коих он и припомнить то не мог. Но это же надломило его «иллюзия».
А теперь? Теперь он снова, в каком-то смысле, стал самим собой. Он более не испортить свое божество, нет. Его порок, который он все равно не смог бы держать в узде, полез наружу. Только не вовне, у него вовсе не возникло желание пустится во все тяжкие, нет. Он был направлен на предмет его безмерного обожания.
Были ли подобные перемены чем-то плохим? Нет, скорее наоборот. В конечном счете, это все равно было иллюзией. Напоминала состояние блаженного святого, достигшего просветления и устремившегося куда-то вперед – к незримому свету. Но ведь они оба были людьми, а точнее даже вампирами, для которых ничто человеческое было не чуждо!
Все эти мысли промчались в голове вампира буквально за несколько секунд, пока его рука двигалась все ниже и ниже. Вот, первый палец аккуратно, проскальзывает под резинку трусиков девушки, а на губах вампира играет все та же игривая улыбка.
-Скажи, любовь моя,- шепчет он девушке в губы, продолжая движение, нежно лаская них живота, и скользя все ниже и ниже.
Вампир все еще не до конца понимает, осталось ли что-то от той грани, его порочности и сдерживающих их, ее чистоты? И все таки он не в силах сопротивляться бушуешему в нем зверю. Он тоже хочет большего, но понимает ли девушка, что скорее всего в его устах – это действительно большее, чем подразумевает она? Рискует ли он напугать ее? Так или иначе, сейчас он не может остановится! А потому, вторая его рука отрывается от груди девушки, устремляясь вниз, для того, что бы вместе им было удобнее...
Все таки какая-то грань все еще есть, а потому трусики рвутся в его руках не причиняя девушке боль. Он все же не знает, где находится ее собственная граница, в тех граях, где его собственные давным-давно стерлись.
Его нежные руки крепко обхватывают бедра Эвелин и легко открывают от себя самого буквально поднимая девушку в воздух, лишь для того, что-бы в конечном счете поменяться с ней местами. Почти, поменяться... Теперь она сидит на мягком диване напротив камина, а он, на несколько мгновений выпуская девушку из собственных рук, скидывает с себя пиджак и испорченную рубашку. Впрочем, в отличии от уже полностью обнаженной девушки, он все еще одет в брюки, но имеет ли это значение в этот миг? Его глаза светятся золотом, а сам он стоит на коленях перед ней, и хищно улыбается. Он настойчив, он желает заставить ее окунуться в его собственный мир! А потому он склонятся, клодя свои руки на колени девушки и разводя их в стороны и сливается в поцелую с ее губками. Вот только на этот раз совсем другими губками, принимаясь проникать между ними языком и ласкать, ласкать, ласкать... Так как он умеет, чувствуя вкус, жадно глотая его! Впрочем, сейчас он хочет подарить своей любимой еще больше! И он может это сделать! И делает, когда его, выросшие снова клыки вонзаются в нежную плоть. Но приносят вовсе не боль, а нечто совсем иное! Если укус вампира сам по себе может принести невероятное наслаждение, давайте на миг представим, что он может, когда речь идет совсем не о шее «жертвы»?

Эвелин мгновенно перенимает его настроение и улыбается, слегка прикусывая нижнюю губу и с восторгом глядя на Дэвида. Насколько больше? Она не знает что ответить, сейчас будучи похожей на ребенка, оказавшегося в кондитерской с зажатой в руке платиновой кредитной карточкой, позволяющей купить не только любое приглянувшееся лакомство, но и все заведение целиком вместе с парой-тройкой соседских кварталов. Слишком много соблазнов, и ей даже становится от этого неловко, хотя руки Дэвида, скользящие сейчас вниз по ее животу, очень быстро заставляют ее забыть об этом.
Тоненькая ткань трусиков легко распадается в его руках, больше нет никаких преград, да она вовсе и не собирается отступать, и когда Дэвид усаживает ее на диван, Эвелин с замиранием сердца смотрит на то, как он снимает с себя пиджак и рубашку. Его глаза теперь точно так же блестят золотом, как и ее собственные, а на губах появляется хищная улыбка, заставляющая ее затрепетать, и Эвелин не может отвести от него взгляд, с очаровательным бесстыдством любуясь своим прекрасным в своей порочности божеством. Облизнув пересохшие губы, она так и продолжает, не отрываясь, смотреть на него – вот руки Дэвида ложатся на ее колени, вот он разводит ее ноги в стороны, медленно наклоняется к ней… Первое же прикосновение губ Дэвида заставляет ее закрыть глаза и глухо застонать, выгнуться ему навстречу, словно желая раскрыться еще больше. Его губы и язык разжигают настоящее пламя, рассылающее по телу Эвелин раскаленные искры, очень быстро сливающиеся в единое целое, и вот уже откуда-то изнутри поднимается теплая волна – еще не оргазм, но уже что-то очень похожее. Ей хочется как можно дольше продлить эти мгновения, насладиться его лаской, но возбужденная почти до предела Эвелин уже чувствует, что совсем скоро она все же не выдержит и сорвется – его горячий рот и невероятно нежные и умелые прикосновения просто не оставляют ей никаких шансов. Впрочем, она даже не успевает додумать эту мысль до конца – клыки Дэвида впиваются в ее плоть, и Эвелин моментально накрывает каким-то сумасшедшим, двухпиковым оргазмом. Она извивается в его руках, сотрясаясь в жарких судорогах, кажется, что-то кричит и жадно ловит ртом воздух, совершенно теряясь в захлестнувшем ее удовольствии и ничего не замечая вокруг.
Она не знает, сколько прошло времени, но когда ощущение реальности вновь возвращается, Эвелин четко осознает две вещи. Первое – удовольствие, которое ей подарил Дэвид, не принесло успокоения, оно лишь разожгло желание еще больше, и сопротивляться этому просто невозможно. Второе – она точно знает, что ему ответить. Улыбнувшись своим мыслям, Эвелин выпрямляется и проводит руками по плечам Дэвида,  затем обнимает его за шею и целует его, чувствуя на губах вампира свой собственный вкус.
- Я хочу все, что ты мне можешь дать, - произносит она, снова целует его и повторяет: - Все.

Все что он может дать... Немного странно было осознавать, что дать Эвелин все, что он может дать, он дать не может. Как бы странно это не звучало. По крайней мере пока. Для этого ему надо было полностью вернутся к своим обычным нормам морали, а точнее, почти полному их отсутствию. Но пока он к этому готов не был. Ровно как и делить с кем то свою возлюбленную. Неужели где то в глубине его тёмной души родилось неведомое ему чувство, под названием ревность? И все же, скорее дело было в том, что в его сознании или восприятии, Эвелин оставалась невинной. Где то там, он был уверен, что она просто не сможет этого понять. Что вместо того, что бы сделать её счастливой, он напугает её, оттолкнет, и может даже потеряет. А этого он позволить себе не мог. Сейчас он вообще не представлял свою жизнь без неё. Она была ценна для него настолько, что он кажется, даже был годов отказаться от целого пласта своей жизни, самой порочной её части.
Да и не мог он себе сейчас представить, как вместе с Эвелин, он делит свою постель с другими, мужчинами и женщинами, не мог себе представить развратных оргий, в центре которых находится его возлюбленная. Не мог представить, как на его глазах она ласкает ещё кого-то, и как к ней прикасается чьи то ещё руки, кроме его самого. Как по её лицу течёт семя множества мужчин, и как у неё между ног устроилась другая девушка, вкушая соки его девушки. То что всегда, сколько он себя помнил, было для него естественным, сейчас таковым не являлось. Хотя, если задуматься, вероятно и для него это было естественным не всегда. Первые годы, проведённые а Гилиан, тоже были относительно целомудрены. И только много позже их отношения шагнули далеко за грань общепринятой морали.
Как ни сложно догадаться, целомудрие в понимании Дэвида, это вовсе не то же самое, что для среднестатистического человека, и совершенно не подразумевало монашеский образ жизни. А потому, его ответ девушки, произнесенный с легкой хрипотсой «Я постараюсь», в целом, даже правдив. Конечно же, он постарается дать ей все, что сможет, но не все, что мог бы. По крайней мере, пока...
Впрочем, сейчас он собирается «давать» им обоим, потому что его возбужденная плоть уже давно изнывает от возбуждения и подрагивает от нетерпения, заточенная в давно ставшие тесными брюки. А потому, с упоением целуя девушку в губы, он уже устремляется руками вниз, сражаясь со своим ремнем, а потом и пуговицами. И справившись, все же разрывает сладкий поцелуй, поднимаясь на ноги и тут же избавляясь от последних остатков одежды. Сейчас ему не нужны другие ласки, сейчас ему нужно только одно. Он хочет наконец полностью слиться со своей возлюбленной, процесс в сущности, не оригинальный, но который, кажется, никогда не надоест человечеству и даже жителям сверхъестественного мира. Брюки его уже куда-то летят в угол комнаты, а его руки поднимают девушку и настойчиво разворачивают, заставляя Эвелин встать коленями на мягкий диван, а руками упереться в спинку. А потом головка его разгоряченного члена упирается во влажные от ее собственных соков возбуждения и его слюны губки. Вот он слегка подается вперед, начиная медленно проникать вглубь, в горячую пещеру наслаждения. Как давно он мечтал об этом, а больше всего собственное достоинство, которое, как известно, у мужчин обладает собственным «сознанием».
-Я постараюсь дать тебе все, что смогу, любовь моя,- произносит он, и делает резкий толчком вперед, погружаясь в девушку до самого конца. Его тело буквально вздрагивает от наслаждения, разливаясь теплом. И все же, он решает, что этого будет не достаточно.
Яркое, по летнему, теплое солнце теперь скользит лучами по их возбужденным телам, а легкий ветерок, напротив холодит, заставляя слегка шевелится их волосы.
Они снова там, куда Дэвид уже «водил» девушку, в день их первой встречи. Только на этот раз они вовсе не на вершине скалы, а на небольшой площадке, самой высокой башни замка. Место там на столько мало, что туда едва поместился диван из их гостицы в Бордо, а внизу лишь пропасть. Вдали по гладкой глади спокойного моря, медленно скользит трехмачтовый корабль, с белоснежными парусами. А в вышине о своем праве на весь мир оглашает большой орел. Перед девушкой раскидывается тонка кромка песчаного берега, быстро переходящий в густой, изумрудный лес. А если глянуть, за спинку дивана, взору предстает глубокая «пропасть», на дне которой, выложенная гладкими камнями площадь, по которой маршируют воины в блестящих доспехах.
Впрочем все это сейчас не так уж сильно волнует самого Дэвида, сам он крепко сжимает девушку за талию, наконец принимается двигаться внутри нее и с каждым разом его движения яростнее и сильнее, а с губ его начинает срываться стон невероятного наслждения.

От его хриплого «Я постараюсь» сбивается с ритма сердце и перехватывает дыхание, и Эвелин, до этого момента не отводившая взгляд от Дэвида, на мгновение даже прикрывает сияющие золотом глаза и улыбается, еще глубже погружаясь в свой новый мир, где она так бесконечно счастлива. Мир, в котором ей больше не придется дрожать над жалкими крупицами из редких встреч, легких, едва ощутимых касаний кончиков пальцев и взглядов, в которых обожание смешивается с горькой тоской. Мир, в котором любовь Дэвида окутывает ее мягким покрывалом, делая ее счастливой и даря удивительное чувство защищенности и безмятежности. Мир, в котором прошлое словно растворяется и уходит в небытие, отчего Эвелин начинает казаться, что до встречи с Дэвидом ничего не было – она словно не жила, не дышала и ничего не чувствовала, ее словно и вовсе не существовало, пока он не появился и не вдохнул в нее жизнь.
И Эвелин живет. Живет, наслаждаясь его любовью, которая ничуть не угасла, а, наоборот, стала еще ярче, красочнее, когда к благоговейному восхищению, с которым он всегда смотрел на нее, начало примешиваться вполне земное, тягучее и сладкое, словно патока, желание. Живет, завороженная тем, что при взгляде на нее у Дэвида срывается дыхание и надсаживается голос, тем, как он самозабвенно ее целует, оставляя следы на нежной коже, и тем, как в предвкушении близости с ней лихорадочно избавляется от одежды. Живет, с упоением глядя на свое обнаженное, фантастически красивое божество, и покорно, податливо подчиняется его сильным рукам, когда он заставляет ее встать коленями на диван, чувствуя, что эмоции вот-вот взорвут ее изнутри от одной только мысли о возможности обладать  друг другом.
Закрыв глаза, она чувствует первое прикосновение, слегка прогибается, ощущает, как он медленно проникает внутрь, и снедаемая нетерпением пытается немного податься назад. Не хочет, просто не может больше ждать, но руки Дэвида все же удерживают ее на месте. Тихий шепот, сокровенное обещание, и в следующий момент с губ Эвелин срывается хриплый вздох, когда Дэвид одним резким толчком погружается в нее, полностью заполняя и делая ее своей. По телу снова разливается жидким счастьем удовольствие, и она едва понимает, скорее, даже не понимает, а чувствует, что вокруг что-то меняется.
Солнце приятно согревает кожу, а ласковый ветерок приносит легкую прохладу, и сквозь полуопущенные веки Эвелин успевает заметить отдаленно знакомую местность. Кажется, это замок Дэвида, который он когда-то ей показывал, но разум, взятый в сладкий плен эйфорией от близости с возлюбленным, просто отказывается воспринимать какие-то новые детали, и Эвелин словно оказывается в другой реальности, не имеющей ничего общего ни с действительностью, ни с иллюзией Дэвида. В этой реальности есть только его теплые руки, крепко удерживающие ее за талию, его тело, с каждым новым сильным толчком приближающее ее к очередному удовольствию, и его хриплый стон, услышав который, Эвелин непроизвольно напрягается, сжимая внутренние мышцы вокруг его плоти и впиваясь пальцами в мягкую обивку дивана. С полуоткрытых губ Эвелин, между которых то и дело мелькает влажная полоска зубов, срываются все новые и новые стоны, а пальцы, наделенные уже нечеловеческой силой, в какой-то момент легко разрывают ткань обивки, когда возбуждение беспощадной волной затапливает и разум, и тело, и Эвелин снова оказывается в одном шаге от того, чтобы вновь забыться в том истинном наслаждении, которое ей способен подарить только Дэвид.

Энергия, любовь, страсть, желание и похоть... Все это копилось в Дэвиде так долго и только теперь, кажется, нашло выход. И скаждым сладострастным движением его, разливалось по телу невероятным наслаждением. Казалось бы, ничего неординарного не происходило, и тем не менее, он испытывал невероятное наслаждение.
А хриплые вздохи девушки и ее отзывчивое тело, лишь усиливают то, невыразимое наслаждение, что он сейчас испытывал. Но вот он чувствует, что добирается до самого пика, взобрался на вершину блаженства. И тогда он выскальзывает из девушки, желая еще немного продлить этот момент, разворачивая ее к себе лицом. А в его пьяных глазах сейчас читается обожание. На его губах немного глуповатая улыбка.
Это немного странный момент, а будущее немного страшит. Естественным страхом человека, у которого была заветная мечта и она сбылась.
-Я люблю тебя,- шепчет он, обхватывая девушка за бедрая и прижимая к себе, снова медленно насаживая на свою изнывающую от не все еще не удовлетворенного желания, плоть. И целуют свою любимую, крепко прижимая к себе, чувствуя ее почти всем телом. Ее нежную грудь и плоский животик, стройные ножки что оплели его собственные бедра. Теперь они двигаются совсем медленно, что не мешает ему наслаждаться происходящим. А потом он, зачем-то делает шаг, еще и еще. По мере того как он чувствует приближение того самого момента, он продолжает идти... Вот его нога уже становится на край высокой башни. И еще один шаг...
Они летят вниз, мужчина и женщина, что переплелись вместе, и слившись в поцелуе, в единой целое. И к их ощущениям, и без того весьма ярким, помешалось еще и ощущение свободного полета, прохладный ветер и страх... Ведь пусть это и лишь иллюзия, но мозг воспринимал все это как реальное падение с большой высоты, которое, рано или поздно должно было закончится, и на этот раз у них не было парашютов. Но падения не происходит, реальность вокруг рассыпается, сменяясь пушистыми облаками и теперь он уже не стремительно падают вниз, а просто парят в пушистой белизне. А в следующий миг Миллер все же позволяет своему измученному возбуждением телу достигнуть того самого момента, извергая свое семя прямо в девушку. Поцелуй распадается и с его губ срывается стон.
И в этот миг они снова несутся куда-то вниз, еще стремительнее. Полет этот длится куда меньше и вот...
Падение!
Впрочем, неожиданно, довольно мягкое, и вместе с ним они снова возвращаются в реальность.
Похоже, когда Дэвид шел, он все же, вполне осознанно двигался , в определенном направлении, и теперь они оказались не где-нибудь, а в объятии шелковых простыней и мягких подушек.
На самое главное, они все еще оставались в нежных объятиях друг друга. Два обожающих друг друга вампира, наплевавших на весь мир, оставляя в нем место лишь друг для друга. И пусть говорят, что вампиры не способны любить. Плевать, пусть это что-то другое? Страсть вперемешку с невероятной алчностью направленной к предмету своего обожания? Кто сможет отличить это от любви? И есть ли разница?
Дэвид только крепче прижал к себе Эвелин, чувствуя как на него все же начинает наваливаться усталость. Умиротворение, спокойствие и невероятная нежность, и тяжелые веки...

Еще. Это короткое слово настойчиво пульсирует в висках, постепенно вытесняя собой все остальные слова и мысли.
- Еще… - беззвучно шепчут губы Эвелин, и эта почти бессознательная мольба сразу же тонет, захлебнувшись среди ее собственных хриплых стонов. Еще…
Эвелин уже чувствует приближение пика нового удовольствия – это как с цунами, когда вторая волна намного сильнее первой, и с нетерпеливым упоением ждет, когда же она ее настигнет, снова разметав в клочья окружающий мир и позволив шагнуть куда-то за грань, где есть только наслаждение, но в какой-то момент все вдруг меняется. Она успевает лишь слегка нахмуриться, но спустя мгновение улыбается, когда Дэвид разворачивает ее лицом к себе и подхватывает на руки. Эвелин тут же оплетает его бедра ногами, целует и обнимает, так тесно прижимаясь к нему грудью и животом, словно желает слиться с разгоряченным телом вампира в единое целое, а потом Дэвид снова заполняет ее собой. Еще… Еще!
Она почти не замечает, как он идет вперед, и лишь падение заставляет Эвелин оторваться от любимых губ, запрокинуть голову и хрипло рассмеяться. Вестибулярный аппарат существа, привыкшего твердо стоять на поверхности, заходится в воплях «Тревога!», но попытки достучаться до разума Эвелин оказываются напрасными – она просто ничего не боится, чувствуя на своих бедрах горячие ладони Дэвида, крепко удерживающие ее в этом странном, но очень быстро ставшем привычном мире, где они куда-то стремительно падают. Но ощущение бесконтрольного полета вскоре проходит, они вдвоем словно зависают в пространстве, Эвелин снова его целует, а в следующий миг невероятно долгое, почти мучительное и одновременно завораживающее балансирование на грани оргазма заканчивается – Дэвид со стоном изливается внутри нее горячей влагой, и этого стона оказывается достаточно, чтобы Эвелин, не удержавшись, тут же сорвалась следом за ним, окунувшись в безбрежный океан чистейшего кайфа.
Целостное восприятие окружающей действительности возвращается не сразу, а фрагментами. Первое, что она чувствует совершенно отчетливо – это жар тела Дэвида, прижавшегося к ней, и его горячее дыхание на своей коже, а вслед за тактильными ощущениями постепенно возвращается и все остальное. Вот она открывает глаза и с удивлением обнаруживает, что они находятся уже в спальне, где огромная кровать, застланная шелковыми простынями, радушно приняла их в свои ласковые, чуть прохладные объятия. Грохот крови в висках постепенно стихает, и ему на смену приходят самые обычные звуки – тихое гудение кондиционера, создающего комфортную атмосферу для постояльцев роскошного пентхауса, сигналы автомобилей, проезжающих по ночными улицам, вой полицейских сирен, откуда-то доносится негромкая музыка… По телу, которое только что извивалось в сладких судорогах, разливается приятная усталость, Эвелин вздыхает, чувствуя, как Дэвид прижимает ее к себе еще крепче, и довольно улыбается, затем поворачивается к нему и, снова нежно поцеловав мужчину, тихо шепчет:
- Это было еще лучше, чем я могла себе представить…
Еще один поцелуй, после которого Эвелин устраивается поудобнее, обнимает Дэвида и кладет ему голову на плечо, снова целует – на этот раз куда-то возле ключицы – и наконец-то закрывает глаза, с улыбкой на губах думая о том, что это все же был хороший день.

Дэвид ничего не говорит, сейчас слова кажется лишними. Его счастливое выражение лица, его эмоции, которые сейчас для девушки – открытая книга. Девушка прижимается к нему, и он обнимает ее, чувствуя ее тепло, от чего становится еще легче, но веки все равно предательски смыкаются. Впрочем, зачем им сопротивляться? Усталость пришла – естественное продолжение удовлетворенности. И дело не только в том длинном дне, что они сегодня пережили, и всех тех эмоциях и событиях, через которые им пришлось пройти. Сам факт того, что напряжение копившееся столько времени, долгие недели, нашло наконец выход – уже, наверное, было бы достаточным, что бы придавить вампира бетонной плитой. Конечно, все это только начало, начало их пути вместе, но для одного дня, этого более чем достаточно. И они проваливаются в сон... Что бы завтра?

Впрочем сон его был недолгим и каким-то беспокойным. Что-то неуловимо тревожило вампира, и создавало странное ощущение легкого дежавю. Была во всем какая-то незавершенность, беспокоившее его, надававшие покоя.
Какое-то время Дэвид просто лежал, любуясь лежавшей рядом девушкой, пытаясь собрать все мысли, или напротив, распутать их, причудливый клубок. Затем он все же встал, прошелся по просторному номеру, пока его взгляд не упал на блокнот и карандашь. Не долго думая, он взял их и вернулся в спальню, и усевшись в кресло, принялся рисовать спящую красавицу. Творчество всегда помогало ему, помогло и сейчас. Понимание пришло как гром среди ясного неба. Однажды он проделал что-то очень похожее.
Наверное, в каком-то смысле, это был инстинкт. Ведь по сути, он похитил чужую невесту, из чужого клана! Но этого было мало!
Все происходило очень быстро и спонтанно, логично было, точно так же завершить этот маленький «ритуал». Быть может, его стоило проделывать более основательно, долгие подготовки, уникальное кольцо? Но так ли это было важно? Сейчас, почему-то, более важным казалось именно такое же стремительно продолжение!
Отложив блокнот, вампир встал и отправился на поиске своих брюк, в кармане которых был телефон. Ему было нужно совершить несколько звонков. Возможно, время было не самым подходящим, но деньги, порою, способны творить чудеса.

Эвелин проснулась от сильного аромата кофе, который, возможно, уже мог начать у нее ассоциироваться в Дэвидом, ведь как чаще они встречались именно в кофейнях. Миллер слишком любил этот напиток...
Мужчина стоял рядом с кроватью, на коленях, в элегантном костюме, правда без галстука или бабочки, а верхняя пуговица его белоснежной сорочки была расстегнута. Наверное это было чуточку странно, ведь сама девушка, все еще была обнажена. В руках Дэвид держал чашку кофе, от которой и исходил аромат, и молча улыбался.
Впрочем на этом необычности не заканчивались. На бежевой, светло-кофейного цвета чашке была надпись, которая гласила «Выходи за меня», а к ручке, красной лентой было что-то привязано, поблескивающее в утренних лучах солнца. Это было кольцо, с бриллиантом.
-Это тебе,- нежно и ласково говорит он, протягивая девушке кружку, а в его пронзительных, голубых глазах читается немой вопрос, который он не произносит пока вслух.

Эвелин так и засыпает – улыбаясь и прижимаясь к Дэвиду, хотя до сих пор считала себя способной нормально спать только дома. Но после появления в ее жизни Дэвида изменилось очень многое, если вообще не все, и даже само понятие «дом» перестало ассоциироваться с каким-то конкретным местом, полностью утратив свою материальную составляющую. Теперь дом -  это не какое-то конкретное здание, где она живет в течение некоторого времени, где находятся ее родственники или хранятся ее вещи, отныне это то место, где есть Дэвид, и большего ей уже не нужно. И совсем неважно, где именно это место находится – в Ляфире, Дюссельфолде или еще в какой-то стране, а то и вовсе на другом материке.
Спокойный, безмятежный сон, без всяких сновидений, становится прекрасным завершением насыщенного дня, и когда наступает следующее утро, едва проснувшаяся Эвелин обнаруживает себя уютно устроившейся на кровати в окружении вороха подушек. Дэвида рядом, кажется, нет, но Эвелин даже и не думает волноваться по этому поводу – аромат кофе, разливающийся по всей спальне, явно намекает, что вампир где-то рядом. Сладко потянувшись, она открывает глаза и первое, что видит – это Дэвид.
Эвелин счастливо улыбается, глядя на него, и слегка жмурится от заглядывающего в комнату солнца. Мужчина находится совсем рядом, он стоит на коленях возле кровати, чтобы быть поближе к ней, выглядит довольно бодро и уже одет в костюм и рубашку. Его облик представляет собой разительный контраст с тем, как выглядит она сама – с ее наготой, лишь слегка прикрытой шелковой простыней, в которую Эвелин завернулась уже под утро, со слегка растрепанными волосами, с ее сонными глазами и заспанным личиком. Такой он ее еще никогда не видел, и Эвелин, хоть и пытается привести свои волосы в порядок, поправляя их рукой, все же упивается интимностью этого момента, радуясь, что это наконец-то стало возможным – просыпаться утром, выглядеть слегка помятой после ночи, проведенной вместе с ним, и начинать день с улыбки Дэвида.
- Доброе утро, - произносит она, все еще сонно улыбаясь и присаживаясь на кровати.
Дэвид протягивает ей чашку кофе, и Эвелин, наконец, отрывает взгляд от его лица, берет чашку и замирает на месте, когда видит надпись. Сердце, кажется, пропускает удар или даже несколько, а тем временем взгляд девушки переходит на привязанное красной лентой колечко с бриллиантом, ярко поблескивающим в лучах пробивающегося сквозь шторы солнца.
- О, Дэвид… - чуть слышно выдыхает Эвелин, боясь поверить в то, что все это происходит наяву. Совсем недавно, обнимая и целуя любимого, она была точно уверена в том, что уже просто невозможно быть еще более счастливой, но сейчас от этой уверенности не осталось и следа. Стать еще счастливее оказалось очень просто – для этого Дэвиду достаточно было сделать ей предложение. – Ты… Ты хочешь… - растерянно шепчет Эвелин, дотрагиваясь кончиками дрожащих от волнения пальцев до блестящего колечка, после чего поднимает взгляд на вампира. Вопрос так и остается невысказанным – стоит только ей заглянуть в его глаза, как сомнений больше не остается. На глаза чувствительной Эвелин тут же наворачиваются слезы радости, она улыбается, протягивает одну руку, обнимает Дэвида за шею, целует его в губы и сбивчиво произносит:
- Я… Я согласна, Дэвид! Я согласна! – Затем она прижимается на несколько мгновений щекой к его щеке, почти теряя дар речи от переполняющих ее восторженных эмоций, и лишь спустя некоторое время тихо произносит: - Я так счастлива сейчас! Так счастлива… И все это благодаря тебе!
Затем она отпускает мужчину и снова смотрит на зажатую в другой руке чашку, раздумывая, можно ли примерить кольцо прямо сейчас, не дожидаясь церемонии, или лучше все же попытаться проявить хоть немного выдержки и потерпеть. Мысль о том, что за предложением следует и свадебная церемония, возвращает Эвелин с небес на бренную землю – она находится в чужой стране, у нее нет документов, ее семья даже не знакома с Дэвидом, а сама по себе церемония, пусть даже и скромная, все же требует определенной подготовки. И когда она снова поднимает глаза на мужчину, в ее взгляде мелькает легкая тень тревоги.
- Эмм… Дэвид, а как это все будет происходить? – нерешительно произносит Эвелин, чувствуя себя очень неловко из-за своей беспомощности. – У меня ведь даже паспорта пока нет…

В глазах Дэвида тут же появляются радостные искорки, когда он слышит согласие девушки. Волновался ли он? Пожалуй, если и да, то совсем чуть-чуть. А может и вовсе нет? Возможно, потому что привык, что в жизни, когда дело касалось каких-то по настоящему важных для него вещей, все шло так, как он сам того желал? Просто, потому что был для этого достаточно могущественным, а его желания не так уж часто шли в разрез с желаниями кого-то, кто мог дать достойный отпор? Хотя, скорее, дело было в другом.
Просто, он был практически уверен что девушка согласится, и ни на минуту не сомневался в собственном решении. Когда тебе столько лет, ты можешь себе позволить не сомневаться, даже совершая ошибки. А Миллер был уверен, что все это не ошибка и он никогда не пожалеет о этом своем решении. И все же, слышать соглсие любимой – невероятная радость для вампира.
-Ну тогда одень уже это кольцо!- смеется он, а потом его лицо все же пытается принять серьезный вид.
-Спасибо, я так люблю тебя, ты даже не представляешь. И смерись уже с тем, что это ты делаешь меня счастливым, а не наоборот!- все же он не удерживается от нового смеха. Ему слишком хорошо и радостно на душе, что бы пытаться сохранять серьезный вид и более подходящий, вероятно, лиричный лад, более подходящий к ситуации.
А вот следующие ее слова – звучат как гром среди ясного неба. Ну или скорее, он вдруг осознает что они говорят совсем чуть-чуть, но о разных вещах, и он, каким бы мудрым ему не полагалось, по идее быть, учитывая его возраст, все же, вполне способен забывать о некоторых вещах. На его лице мелькает в начале легкое изумление, а потом он опять смеется, и комично бьет себя по лбу ладошкой.
-А еще тебе придется смириться, что муж у тебя будет довольно глупый. Ох. Прости. Знаешь, я совсем забыл про человеческую свадьбу, если честно. Но ничего. Не то, что бы паспорт была такая уж проблема. Но знаешь что? Я предлагаю не спешить! Церемония для людей, пусть будет для людей? Твои родители, уверен, они мечтают побывать на свадьбе своей дочери? И ты верно мечтала, что у тебя будет пышная свадьба, которой обзавидуются все твои подруги?- усмехается Миллер.
-Мы могли бы провести ее в Валенштайне, когда нам будет удобно. Только, все же, чуть позже, ладно? А сегодня... Я взял на себя смелость уже начать приготовления к истинной свадьбе, для тех, кем мы являемся, на самом деле. Этой ночью, церемония, на которую мы все равно не смогли бы позвать твоих родителей. Тут, в Бардо... Классическая свадьба носферату, прости за мою старомодность. Но для меня, боюсь, именно она имеет наибольшее значение. И для нее нам не понадобится твой паспорт, полагаю. Зато она свяжет наши жизни куда сильнее, чем просто штамп в паспорте...

Наверное, желание примерить колечко слишком отчетливо виднелось в ее глазах, а может, Дэвид просто читает ее мысли или же слишком хорошо изучил человеческую натуру за свою долгую жизнь, а потому предлагает ей не откладывать это событие и надеть кольцо. Эвелин, бросив на Дэвида смешливый взгляд, аккуратно развязывает ленточку и тут же ловит украшение ладошкой, после чего, потянувшись к прикроватной тумбочке, ставит туда чашку. В любой другой день она была бы в восторге получить кофе в постель из его рук, ведь всегда любила этот напиток, начиная с него каждое свое утро, а благодаря Дэвиду и вовсе превратилась в настоящего гурмана, но сегодня ей было просто не до этого.
Кольцо идеально подходит по размеру, а его элегантный дизайн прекрасно гармонирует с изящной ручкой Эвелин, и она слегка вытягивает перед собой ладонь, любуясь украшением. Дэвид рядом смеется, и Эвелин тоже улыбается, хотя ее не оставляет ощущение, что вот эти мгновения являются самыми важными в жизни. Когда-то она поверила в искренность чувств Дэвида, причем сразу, хотя и видела его первый раз в жизни, поверила, не требуя никаких доказательств и даже не взяв время на раздумья, поверила и никогда не сомневалась в правильности своего поступка и ни о чем не жалела. И теперь на ее безымянном пальчике красовалось весьма красноречивое подтверждение тому, что выбор, сделанный сердцем, был правильным.
В ее взгляде, обращенном на Дэвида, отчетливо читается просто безграничная любовь, когда он в очередной раз не оставляет ни одного шанса той тревоге, которой она понемногу начала поддаваться. Похоже, ей уже пора начинать привыкать к тому, что находясь рядом с Дэвидом, бесполезно о чем-то беспокоиться, ведь стоит ему только махнуть рукой, усмехнуться и сказать, что это сущий пустяк, как Эвелин тут же готова с ним согласиться, даже невзирая на то, что еще минуту назад была уверена в обратном. Она тихо смеется, когда он говорит о пышной свадьбе в окружении родственников и подруг, и даже ненадолго зажмуривается – настолько это все предсказуемо и до некоторой степени наивно, что, впрочем, ничуть не мешало мечтать об этом многим девушкам.
- Да, когда-то мне очень хотелось устроить нечто особенное, оказаться в центре внимания и чтобы все вокруг обзавидовались, - признается Эвелин, продолжая смеяться, но улыбка очень быстро почти сходит с ее лица, она обнимает Дэвида и снова приживается щекой к нему. – Но с недавних пор у меня куда более скромные мечты были, - тихо произносит она. – Больше всего на свете мне хотелось проснуться утром рядом с тобой и обнять тебя. И моя мечта сбылась, - добавляет Эвелин и целует Дэвида в щеку.
При одном только упоминании Валенштайна, она слегка морщится и согласно кивает головой, когда Дэвид предлагает с этим повременить, а вот после слов об истинной свадьбе в глазах Эвелин вспыхивает восторженное любопытство.
- Классическая свадьба носферату? – изумленно повторяет она, в который раз убеждаясь, сколь мало ей известно о той расе, к которой она теперь принадлежит. – Ночью? – теперь в ее голосе все же появляются легкие панические нотки. – Дэвид, умоляю, скажи, что там не будет человеческих жертв или каких-то других ужасов, - жалобно просит Эвелин. Она уже понимает, что все равно не откажется, особенно после того, как Дэвид сказал, что для него это имеет большое значение, однако церемония, проводимая ночью, упорно не хочет ассоциироваться у нее с тем прекрасным, радостным событием, которым, по сути, должна являться свадьба. – Там ведь ничего страшного не будет, правда?

Настроение Дэвида вдруг слегка меняется. Он все еще улыбается, но в его глазах нет смеха и прежнего задора, что был там еще несколько мгновений назад. Там что-то другое, совсем другое. Запоздалый страх?
Он видит перед собой прекрасный цветок, от красоты которого, внутри все сжимается. А от чувств, что читается в ее глазах, хочется кричать в голос от счастья. Что-то подобное сейчас без труда читается и в нем самом. И все таки она так молода, и все еще так невинна! А он? Он другой, если вдуматься, он бездушная скотина, на протяжении долгих столетий, разрушающая чужие жизни, для удовлетворения собственных, мимолетных желаний. Сейчас он кажется себе другим, совсем другим, но ведь это иллюзия, чувствует он. Один из маленьких секретов его беззаботной жизни – верить в мимолетное, когда оно происходит. Что он подарит этой девушке? Счастье или страдание? Является ли это мгновение точкой не возврата? Правильно ли он поступает? Впрочем, он понимает и то, что выбор – это тоже иллюзия. Выбор сделан не сегодня, и он все равно не мог поступить иначе. Он попал в ловушку ее красоты и очарование в тот миг, когда ее увидел. В тот момент для него самого все было предрешено. Возможно, у Эвелин в тот момент еще оставался выбор, но и она его сделала. Так что то, что бы не ждало их дальше, все уже случилось. Он больше не может нормально жить без нее, а она? За нее он ручаться не мог, но ему казалось, что отчасти она разделяет его чувства.
Не в силах сдержаться, он обнимается девушку и крепко-крепко прижимает к себе, а ее золотистые волосы щекочут ему нос, заставляя непроизвольно улыбнуться более искренне.
-Никаких человеческих жертв и никаких ужасов,- говорит он не желая выпускать любимую из собственных объятий.
-Кроме того, я ведь буду с тобой. Я не позволю, что бы с тобой случилось что-то страшное,- говорит он, хотя наверное это обещание он пытается дать не столько Эвелин, сколько себе самому. Потом он все же ослабил свои объятия и на его лице снова появилось веселье, держа девушку за плече он посмотрел ей вгляза.
-А теперь я предлагаю вылезать из постели, пока не слишком поздно. Или я могу передумать, и мы останемся тут на целый день. Это звучит слишком здорово и соблазнительно, но мы собирались сегодня погулять по Бордо... Точнее, я кажется обещал, и мне будет стыдно, если вместо этого я сегодня продержу тебя целый день в постели рядом с собой,- умеется вампир.

В ответ Дэвид обнимает ее и обещает, что ничего страшного не произойдет, и тревога, так и не успев пустить корни в ее душе, тут же рассеивается без остатка. Эвелин улыбается и прикрывает глаза, нежась в кольце рук любимого. Сотни, тысячи и даже миллионы людей каждый день молились Эвелону, чтобы он сжалился над ними и простил им все прегрешения, чтобы в посмертии их души попали в рай. Никто толком не знал, есть ли жизнь после смерти, и существует ли рай, но все же люди продолжали молиться, страшась неизвестности. И если раньше Эвелин тоже пребывала в неведении, то теперь она точно знала, что смерть не является каким-то финалом, совсем наоборот, она может стать началом новой, удивительной жизни, а что касается рая… Он совершенно точно существовал и вовсе не был какой-то абстракцией, потому что рай – вот он, здесь, в объятиях Дэвида. Именно сюда она будет всегда стремиться вернуться даже после минутного расставания, именно здесь она всегда будет чувствовать себя хорошо и уютно, и только находясь в объятиях Дэвида, она будет точно знать, что занимает свое место в жизни.
Его шутливая угроза насчет того, что она рискует весь день провести с ним в постели, совсем ее не пугает, скорее, наоборот, заставляет довольно улыбнуться, а в глазах вампирши на одно мгновение вспыхивают и тут же гаснут золотые искорки. Слишком уж заманчивой выглядит эта альтернатива прогулке по городу, и Эвелин совсем не хочется покидать его объятия, когда он вот так крепко прижимает ее к себе, уткнувшись лицом в ее волосы, и, кажется, дышит ею. Живет ею. Но его руки чуть расслабляются, и Эвелин пользуется моментом, чтобы заглянуть ему в глаза, после чего со смехом легко поднимается с кровати, решив, что, пожалуй, не стоит отказываться от прогулки по городу. Эвелин никогда не покидала пределы Дюссельфолда, в Ляфире вообще и в Бордо в частности она находится впервые, а потому любопытство все же заставляет ее сделать выбор в пользу осмотра местных достопримечательностей, ведь Дэвид непредсказуем, и вчера она в этом убедилась, покинув Валенштайн и улетев в другую страну. И если у обычных людей этому путешествию предшествовала бы хоть какая-то подготовка, то у Дэвида все было куда проще – он захотел и он сделал. И как знать, где они окажутся завтра утром, быть может, они проснутся где-то далеко-далеко от Бордо, а потому нужно было все же воспользоваться возможностью хоть немного познакомиться с этим знаменитым городом.
- Ты меня не столько напугал, сколько заставил задуматься, а так ли сильно я хочу прогуляться по городу, - с улыбкой произносит она, склоняясь к Дэвиду, целуя его и одновременно стягивая одной рукой шелковую простынь с кровати и заворачиваясь в нее, чтобы его угроза не превратилась в реальность. – Но если ты будешь переживать по этому поводу, то я буду готова через полчаса, - произносит она и тут же покидает спальню, скрываясь в ванной комнате.
Тугие струи прохладной воды моментально сбивают с Эвелин полусонное, блаженное состояние, и, покинув душ, она чувствует себя намного бодрее. Немного подсушив влажные волосы феном, Эвелин надевает мягкий халат и идет рассматривать те вещи, которые вчера им принесли сотрудники отеля. К счастью, они оказались достаточно прагматичными, поэтому среди вещей находится не только еще одно платье, но и легкое кашемировое пальто, обувь и даже белье. Через обещанные полчаса Эвелин выходит к Дэвиду, ожидающему ее в гостиной, и улыбается.
- Я готова! – произносит она. – Куда мы пойдем? – Затем, спохватившись, добавляет: - Дэвид, нам обязательно нужно зайти в какой-нибудь бутик и купить платье для вечера! Что скажешь? Ты выдержишь небольшой шоппинг? Это не надолго, часа на два-три, не больше, - шутит она и весело смеется, подходя к нему.

Один день в Бордо

-Не соблазняй меня, я могу и правда передумать, на счет всяких прогулок,- смеется Дэвид, с сожалением глядя как девушка прикрывается простыней, а потом провожая ее взглядом до ванной. Сейчас ему очень хочется последовать за ней, но он понимает, к чему это приведет. Никуда они тогда, сегодня не пойдут, а наверное, это не так уж хорошо. Раз уж так случилось, что сегодня у них свадьба. Да и вообще, что-то толкает его продолжить путешествие, и скорее всего завтра он увезет девушку еще куда-то. Куда-то где тепло, и где они действительно смогут валяться целыми днями, например на пляже, или спать в гамаке под открытым небом. А уж дальше будет видно, но так или иначе, он находил, что зима не самый лучший период для Бордо.
Пока девушка одевается, он решает немного освоить бар, и наливает себе на пару пальцев, стакан бурбона, а потом стоит возле окна в рост человека, и смотрит на зимний город. Мысли его текут медленно, и в тоже время, какие-то они сумбурные. Он одновременно пытается думать о том, что еще нужно сделать, какие приготовления он мог забыть, о том, что Эвелин действительно надо купить платье, и не только, и о том, что в таком плотном графике он спеет показать? По всему выходило, что вряд ли много, и это его слегка печалит. Он начинает гадать, а не стоит ли им немного задержаться в городе, и как раз на этом мысли его прерывает голос любимой и он тут же поворачивается, принимаясь в очередной раз любоваться красотой своей невесты, не в силах оторвать взгляд и даже не слишком понимая, что она ему говорит.
-Что?- наконец он очнулся, будто от наваждения.
-Небольшой шопинг? Да, да, обязательно,- немного рассеяно говорит он, будто бы прослушал замечание на счет двух-трех часов. А потом, все же начинает негромко смеятся.
-Думаешь три часа сидя в теплом магазине, это страшнее месячного путешествия под парусом, моя маленькая садюшка? Но, пожалуй, мне все же стоит прихватить блокнот, а то и правда могу заскучать. Особенно, если ты запрешься в какой ни будь кабинке, и я не смогу любоваться твой красотой!- с не слишком искренним недовольством, говорит он. Притворяться у него получается не слишком хорошо, по его лицу очевидно, что он совершенно счастлив. Тем не менее, он действительно берет свой блокнот и карандаш, а потом черное пальто, куда и прячет свои художественный принадлежности.
-Ну, идем, милая, кажется, я тоже готово. На сколько к такому вообще можно быть готовым. Подумать только, три часа! Три часа шопинга, Карл!- продолжает он подтрунивать девушку, выводя ее из номера, а потом и из отеля.
Конечно, им надо будет идти в какой-то бутик, но в начале, он твердо намеревается накормить девушку. Когда еще выдастся возможность сегодня? Кто знает, каким суетным может стать этот день? Впрочем, в любом случае, хлопоты эти будут скорее приятные, тут он не сомневался. В конце концов, с ним рядом его Эвелин. А что еще нужно?

Переход во флеш, еще не оформлен.