Дэвид действительно намеревался накормить свою девушку. И будь они обычными людьми? Они могли бы просто спустится в ресторан на первый этаж, в Сезонах, в общем-то была совсем не дурная кухня. Или к примеру, если бы Дэвид Миллер не был тем, кем он был, возможно нашлось бы заведение и менее экстравагантное, но тем не менее, способное удовлетворить вкусам парочки. Но все было, так, как было.
Выйдя из отеля, они сели в люкс-такси, предоставляемое постояльцам отеля, и Миллер назвал адрес. Это было в старой части Бордо, далеко на самом престижном его районе. Да и снаружи вывеска была крайне блеклой и непримечательной. Чем-то все это напоминало Кровь Ангела, и тем не менее, им не являлось. Старое, серое здание оказалось полностью занято заведнием “Все оттенки Алого». Название как бы намекало на скандально известную книжку. Громила на входе, похоже узнал Дэвида, вежливо познакомился и открыл перед гостями дверь, впуская их внутрь.
Интерьер внутри ресторана был вполне классическим, только выполненным в алых тонах. Впрочем, первое впечатление было немного обманчивым. Ощущение декаденса возникало сразу, и не только. Откровенные, эротические статуи выполненные в античном стиле сразу заставляли задуматься о том, что это место не так просто. Да оно и было не таким простым, совмещая в себе не только заведение «общепита», но и дома удовольствий. Впрочем, Миллер привел девушке, «просто позавтракать».
С любопытством наблюдая за реакцией девушки, он помог ей снять пальто и провел ее к свободному столику. Впрочем, назвать это «столиком» язык поворачивался с трудом. Парочка устроилась на мягком диване.
-А ты так и не выпила кофе, кажется? Не хочешь?- поинтересовался он у любимой, но заприметив направляющегося к ним официанта, хмыкнул.
-Впрочем, сейчас я тебя угощу чем нибудь более бодрящим, пожалуй,- шепчет он.
Официант подходит и кладет перед вампирами меню, впрочем уходить он не спешит.
-Желаете особых блюд? Бокалы или натуральный продукт? Группа? Мальчики, девочки?
-Да, желаем. Натуральный продукт, полагаю. А мальчик или девочка, пусть решает моя спутница,- говорит лукаво вампир, помятуя о вчерашнем дне и о том, что по идее она должна была уже справится со свомими комплексами, связанными с приемами пищи. Теоретически. А теперь он полагал, что стоило это закрепить.
-Что скажешь, милая? Ты сегодня завтрак хочешь парня или девушку?

Эвелин весело смеется, когда Дэвид называет ее садисткой и кладет в карман блокнот и карандаш, намереваясь стоически переносить минуты ожидания в бутике, пока она будет выбирать наряд. И пусть она вовсе не собирается на самом деле так долго это делать, ей все же приятно, что он готов к такому испытанию. Они покидают номер, в коридоре отеля Дэвид продолжает в шутку возмущаться, восклицая: «Три часа шоппинга, Карл!», и у Эвелин слезы выступают на глаза от смеха, когда оказывается, что таким древним вампирам, как он, вовсе не чужда молодежная субкультура.
Покинув отель, они усаживаются в такси, и Эвелин берет его за руку, переплетая свои пальцы с его, и улыбается, глядя на Дэвида, хотя вообще-то стоило бы, наверное, смотреть в окно, ведь они вроде бы собрались осматривать городские достопримечательности. Но слишком уж приятно находиться рядом с Дэвидом, смотреть на него и держать за руку, обнимать и целовать, разговаривать с ним и просто молчать, положив голову ему на плечо – и все это делать именно тогда, когда хочется, не мучаясь угрызениями совести и не опасаясь новых разлук.
Спустя некоторое время машина тормозит возле серого, неприметного здания, и Дэвид покидает салон, после чего помогает ей сделать то же самое. Оказавшись на улице, Эвелин с легким удивлением рассматривает здание и слегка вскидывает брови, прочитав вывеску.
- Все оттенки алого? – с недоверием произносит она. – Они это серьезно?
Да, «они» это серьезно, и Эвелин убеждается в этом сразу, как только Дэвид заводит ее внутрь заведения. Кричащий алый – да-да, именно алый, а не какой-то там обычный красный! – он повсюду, и она на несколько мгновений даже слегка прищуривается, словно опасаясь за свои глаза. Но интерьер удивляет не только цветовой гаммой – даже щурясь, Эвелин сумела отлично рассмотреть статуи, которыми был декорирован зал, после чего на лице девушки стал откровенно читаться вопрос: «Что это за странное место?» К первому вопросу почти сразу добавился и второй: «Что мы здесь делаем?», ответ на который не заставил себя долго ждать.
Дэвид усаживает ее на мягкий диванчик, в поле ее зрения появляется официант, и Эвелин тихо шепчет в ответ:
- Нет, кофе я так и не попробовала… - Она усмехается, переводя взгляд с официанта на Дэвида, и продолжает: - Ты меня немного отвлек, знаешь ли. – Но, кажется, это не проблема, и вампир обещает ей нечто еще более бодрящее. – И что же это? – интересуется Эвелин, но к ним уже подходит официант, и разговор прекращается.
Мужчина кладет перед ними меню, и Эвелин тут же открывает его, рассчитывая на самом деле что-нибудь заказать из обычной еды и напитков, однако стоит ей только услышать про особые блюда, как она поднимает полные изумления глаза на официанта, а потом переводит все тот же потрясенный взгляд на Дэвида, прислушиваясь к их разговору и с ужасом начиная понимать, о чем именно они беседуют. Эвелин снова смотрит на официанта, теперь уже очень внимательно, думая, что он, должно быть, тоже вампир, а она просто снова увлеклась Дэвидом и ничего не видит и не чувствует из того, что происходит вокруг, но ей достаточно пары мгновений, чтобы понять, что перед ней обычный человек. Но как такое возможно? Человек знает о том, что существуют вампиры и так спокойно предлагает им чью-то кровь? И что такое «натуральный продукт»? Это же не… О, нет! Во взгляде Эвелин сквозит откровенная паника, пусть и не такая сильная, как раньше, но, тем не менее, она явно не готова снова через это проходить, к тому же она не так уж и голодна, так что не стоит беспокоиться, да и вообще… Но стоит Эвелин только вспомнить, что она почувствовала, когда впилась клыками в шею Дэвида, как рот тут же наполняется слюной, а вокруг зеленой радужки ее глаз появляется золотистый ободок. Чувство голода, пусть и не такое сильное, чтобы она утратила самоконтроль и сорвалась в любой момент, но все же появляется, и Эвелин, вместо того, чтобы отказаться от такого завтрака, да еще и пригвоздить суровым взглядом коварного соблазнителя, сидящего рядом и улыбающегося, задумывается над ответом.
- Наверное, лучше парня… - тихо произносит она, подумав, что парень все же физически более крепкий, а потому, если что-то вдруг пойдет не так, у него будет больше шансов это пережить.
Странно, но стоит ей только вслух сказать о том, что она ничего не имеет против того, чтобы сделать выбор в пользу «особого» блюда, которое явно не значится в меню, ее не поразила молния и не придавило рухнувшим потолком. В мире ничего не нарушилось от того, что вампир Эвелин наконец-то осознала, что не стоит прятаться от собственной природы, и жизнь все так же шла своим чередом – люди вокруг продолжали заниматься своими делами, по небу плыли облака, а солнце медленно скользило в сторону линии горизонта.
- Так нечестно! - спохватывается она, поворачиваясь к Дэвиду. – Ты вообще-то мог предупредить насчет заведения, в которое мы едем. – Эвелин замолкает, чувствуя во рту легкое покалывание, и, слегка оскалившись, проводит языком по небольшим, но уже хорошо заметным белоснежным клыкам. – Ты ведь… эээ… поможешь мне, если я вдруг сделаю что-то не так? – с тревогой спрашивает она, глядя на Дэвида глазами, уже почти полностью сияющими золотом.

-Конечно, все будет в лучшем виде,- сказал официант и удалился.
-Почему не честно? А мне казалось, что сюрпризы тебе нравятся! Кроме того, ну вот предположим, я сказал бы тебе об этом заранее, что бы это изменило? Ты бы начала нервничать или пытаться меня отговорить. Но ведь ты помнишь наш вчерашний разговор? И все оказалось не так страшно. Осталось сделать всего еще один шанс, что бы избавиться от твоих страхов. Причем, ты сейчас будешь пробовать человека, который совершенно не против, что бы его попробовали. Разве это не лучше, чем если бы это был кто-то совершенно случайный? Зато, научившись себя контролировать, и поняв что тут нет ничего страшного, ты в любой ситуации не пропадешь из-за свой природы. Конечно, надеюсь, я всегда буду рядом. Но мало ли? Такие вещи, как вопрос собственного выживания и пропитания – лучше не рисковать,- Дэвид был на редкость серьезным, говоря все это девушке, и глядя ей в глаза. А потом, все же не выдержал и усмехнулся. Затем взял руку девушки, в свои ладони, принимаясь поглаживать сверху, то и дело цепляясь за камень кольца. Того самого, что он ей сегодня подарил. На самом деле, он не знал, правильно ли поступает сейчас. Но в конечном итоге, все было закономерно. Миллер сам по себе был немного необычным человеком, даже для вампира, его рамки и стиль жизни, был немного за гранью общепринятых норм морали. И сейчас, когда рядом с ним появился человек, который стал для него чем-то вроде, самого ценного сокровища на земле, делавшего его бесконечно счастливым, он интуитивно пытался поделиться с ней в тем, что бы у него. В том числе, образом жизни, своими типичными радостями. Ему как бы хотелось разделить себя с ней. Хотя все это он делал, скорее не осознанно.  В каком-то смысле, Дэвид совершенно не умел любить, в общепринятом представлении этого слова. И речь тут не о чувствах, а образе жизни. Он был слишком не таким, что бы взять, и стать «правильным». И не потому, что это был вопрос его желания или не желания, он этого даже не осознавал до конца. К примеру, ему не приходило в голову, что если он толкнет свою девушку в пучину порока, то может потерять ее. Точнее пару раз, все же приходило, но он успешно об этом забывал. Когда ты всю жизнь занимаешься профессиональным плаваньем, например, можно легко забыть о том, что кот-то и вовсе плавать может не уметь. Аллегория так себе, но смысл в том, что Миллер действительно мыслил чуточку иначе. С одной стороны, казалось бы, за его плечами была многовековая мудрость, с другой, из-за своего спецефичного видения мира, он мог быть даже где-то очень наивным.

Впрочем был во всем этом один непреложный факт. Умел он там любить, или нет, как нормальные люди, но девушку, что сидела сейчас рядом с ним он любил без памяти!
-Да все будет хорошо, любимая. Не волнуйся! Я с тобой, я рядом. Я всегда тебя поддержку и не дам что бы с тобой что-то случилось. Помнишь, я кажется тебе это уже обещал!- говорит он, затем подносит ее ручку к своим губам и несколько раз нежно целует.
А тем временем к их столику уже приближается молодой человек. И Миллер начинает осознавать, что возможно ему стоило добавить официанту, что «еду» стоило бы одеть чуточку получше. Конечно, Миллер тут бывал далеко не в первый раз, и его вкусы были хорошо знакомы хозяину этого местечка. А потому все было именно так, что бы угодить ему. И ко же мог знать, что сейчас, он кажется, был совсем чуточку другим, чем прежде.
Впрочем, внутренняя борьба в Дэвиде длилась не долго, сменяясь любопытством и не желанием бороться с судьбой. В любом случае, весь этот поход во Все оттенки Алого, был своего рода маленькой игрой, и как он надеялся, в каком-то смысле весело. Пусть Эвелин сейчас было страшно и тревожно, он был уверен, что потом они будут смеяться со всего этого. Возможно он сам себя обманывал, но ему уже начинало казаться, что не так уж они с ней отличались, просто она была немного моложе. Он чувствовал с ней какой-то родство душ, какими бы черными они ни были. А может, просто его страсть заставляла его так думать? Кто знает.
Молодой, красивый смуглый юноша, с длинными, черными волосами, красивым, немного экзотичным лицом, был почти обнажен. Только черная, набедренная повязка, точнее просто тряпица, связанная на боку, скрывала его мужское достоинство. Он приблизился к парочке, улыбаясь, убрал с мягкого столика, скорее напоминавшего софу, меню и уже собрался на него лечь, но Дэвид мысленно остановил его, подумав что это будет уж слишком. И вместо этого, он просто замер, как каменное изваяния перед вампирами, в ожидании.
-Каков красавец, мне впору начинать ревновать,- смеется Миллер, пытаясь разрядить обстановку и помочь снять у девушки ее напряжения, поднимаясь с дивана, и тяня за собой девушку. И тут же обнимая Эвелин, крепко прижимая ее к себе. И тут же сливаясь с ней в поцелуе. А когда поцелуй наконец разорвался, он мягко разворачивает девушку, лицом к юноше, продолжая прижиматься к ней, теперь сзади, и держа ее за талию.
-Ничего не бойся, я рядом. Я тут, с тобой. Просто поддайся инстинктам, не пытайся ничего контролировать,- шепчет он девушке на ушко, делая маленький шажок вперед, одновременно подталкивая девушку, пока она не оказывается, по сути, зажатой между двумя мужчин.

Дэвид снова убеждает ее в том, что ничего страшного сейчас не случится, к тому же он рядом, поэтому беспокоиться и вовсе не о чем. И если раньше она еще могла в этом усомниться, то сейчас Эвелин с неожиданной легкостью с ним соглашается. Она нерешительно улыбается, глядя, как Дэвид подносит ее руку к губам и несколько раз целует, и тихо произносит:
- Помню, конечно…
От разговора с Дэвидом ее отвлекает появление «блюда», и Эвелин, обернувшись, с любопытством смотрит на свой завтрак. Впрочем, первое визуальное знакомство с блюдом длится всего пару мгновений, после чего Эвелин прикрывает глаза, нервно сглатывает и сдавленным голосом спрашивает:
- Дэвид, что это?
Но вампир только смеется в ответ и шутит, что впору уже ревновать, а Эвелин, тем временем, пытается собраться с силами и снова взглянуть на юношу. И пока она раздумывает, специально Дэвид все это подстроил или же здесь всегда такое диковинное обслуживание, голод снова дает о себе знать. Она не просто видит приближающегося парня, Эвелин сейчас кажется, будто она чувствует, как по его венам струится горячая кровь, и вся прелесть заключается в том, что молодой человек будет вовсе не против, чтобы она, Эвелин, ее попробовала. Более того, он даже будет счастлив, если она это сделает, и в этом Эвелин совершенно точно уверена, так как жадное нетерпение, с которым он смотрит на них с Дэвидом, можно было почувствовать даже с ее скромными способностями. Юноша подходит все ближе и ближе, и взгляд вампирши скользит по точеным чертам экзотичного лица, по широким плечам и рельефному бронзовому торсу. Впрочем, Дэвиду даже в шутку не о чем беспокоиться – во взгляде Эвелин нет и намека на сексуальный подтекст, скорее, это взгляд эстетствующего гурмана, который радует свое чувство прекрасного и рассматривает красивое блюдо, прежде чем насладиться его вкусом.
Дэвид поднимается с дивана и заставляет ее сделать то же самое, после чего Эвелин оказывается в его объятиях, и вампир целует ее, заставляя на пару мгновений отвлечься от всего на свете. Затем его руки ложатся на талию Эвелин, разворачивая ее к парню, после чего Дэвид начинает мягко, но уверенно подталкивать ее вперед. Сначала Эвелин машинально делает шаг вперед, затем второй, третий, но чем ближе оказывается юноша, тем все меньше ей хочется приближаться к нему, и она начинает сопротивляться – упирается ногами в пол, почти становясь на цыпочки, и тесно прижимается к Дэвиду, пытаясь своим телом задержать его дальнейшее движение вперед.
- Дэвид, не надо… - испуганно просит она, совершенно не желая даже дотрагиваться до юноши. Он – чужой. Посторонний. Он – не Дэвид. И как бы привлекательно он не выглядел, как бы не пытались его подать в более выгодном свете, завернув лишь в набедренную повязку, которая все равно почти ничего не скрывает, все же находиться рядом с ним, когда он в таком виде – это неприлично.
К счастью, Дэвид все же останавливается, когда до юноши остаются считанные сантиметры, и Эвелин вдруг задумывается о том, что дотронуться до жертвы все же придется, ведь никто не будет вскрывать парню вены, чтобы напоить ее из стаканчика. От этого ей становится еще больше не по себе, она просто не представляет, как это сделать, ведь парень выше ее ростом. Попросить его вытянуть руку, чтобы укусить запястье? Или предложить ему сесть на стул, чтобы добраться до шеи? Что делать-то??? Пока Эвелин мысленно паникует, Дэвид склоняется к ней и начинает нашептывать слова успокоения, и она немного отвлекается. Его теплое дыхание нежно ласкает чувствительное ушко, а мягкий голос, произносящий такие правильные слова, околдовывает разум, проносится по позвоночнику серией восхитительных искорок и взрывается где-то под ребрами целым фейерверком приятных эмоций, заставляя ее на несколько мгновений даже зажмуриться от удовольствия.
- Просто поддайся инстинктам… - шепчет коварный Дэвид, ломая еще одно, казавшееся непреложным убеждение, что нельзя никогда ослаблять контроль над собой, и когда Эвелин снова открывает глаза, в них больше нет паники.
- Встань на колени, - слегка охрипшим голосом произносит она, обращаясь к юноше, и в голосе вампирши отчетливо различается уверенность в том, что ей, занимающей более высокое место в пищевой цепочке, не придется повторять это дважды. Жертва тут же выполняет ее просьбу, за которой следует новая. – Руки за спину, и не дотрагивайся до меня.
Дождавшись, когда юноша сцепит руки в замок позади себя, Эвелин несколько мгновений просто смотрит на него, теперь же уже немного возвышаясь над своим завтраком, после чего парень молча склоняет голову на бок. Теперь все внимание Эвелин сосредоточено на бешено бьющейся жилке на шее жертвы, но вместо того, чтобы сразу приступить к завтраку, девушка вдруг хитро улыбается. Она все еще тесно прижимается к своему любимому, затем медленно склоняется чуть вперед, при этом слегка качнув бедрами и игриво потеревшись попкой о пах Дэвида, снова улыбается и только после этого резко впивается в шею юноши, уверенно прокалывая клыками кожу и делая свой первый глоток крови из вены обычного человека. Тело жертвы тут же напрягается, когда особый фермент попадает в кровь, даря столь желанную эйфорию, а приглушенный стон юноши сливается с тихим рычанием Эвелин, жадно пьющей живительный напиток. Глоток, второй, третий… Эвелин чувствует, что тело жертвы отрясает мелкая дрожь, после чего юноша начинает постепенно обмякать, но тянет до последнего, продолжая пить кровь, и разжимает клыки лишь тогда, когда начинает опасаться, что еще немного, и ей придется удерживать его руками. Отпустив юношу, который с блаженным выражением лица продолжает стоять перед ней на коленях, оперевшись рукой о пол, она резко выпрямляется, снова прижимаясь к Дэвиду всем телом, и, тяжело дыша, облизывает окровавленные губы.
- Вкусный завтрак! Мне очень понравилось! - хрипло произносит она и смеется, повернув голову и глядя на Дэвида. – Ну а ты? Присоединишься?

Дэвид смотрел на действия девушка за завороженный. «Встань на колени» - приказывает она юноше, и внутри старого вампира что-то трепещет, кажется, сердце сейчас выпрыгнет. Новая грань Эвелин будет в нем новый, невероятный прилив чувств по отношению к ней.
-Моя Королева,- шепчет он буквально одними губами, но не сомневается, что девушка услышит его.
-Повстречай я тебя хотя бы пару веков назад, я бы сделал тебя настоящей королевой,- ее величественность в этот момент поражает его воображение, заставляя ловить каждое движение, каждый вздох, движение. Юноша продолжает бесприкословно и покорно выполнять приказы девушки, а Дэвид сглатывает слюну, и на его губах играет безумно довольная улыбка. Наверное так улыбается мартовский кот, видя как под деревом грызутся кошки за право быть с ним. Вот только ему не нужны кошки, ему нужна только одна, его пантера, изящная королева всех кошек. Его и только его, единственная на всем свете. Настоящая, грациозная, изящная, самая величественная из всех.
Он судорожно втягивает воздух, когда ее попка игриво упирается и трется о его пах, и чувствует что, возможно, он все же совершил ошибку, вытащив девушку из постели. Он снова хочет ее, нестерпимо, невыносимо, сладострастно. А вид ее клыков впивающихся в податливую плоть юноши, окончательно приводит вампира в экстаз.
Возможно, это, по меньшей, мере странно, такая вот реакция мужчина, на такое поведение его женщины, но не для Миллера. Ее животное, тихое рычание хищницы, то с каким упоением она глотает кровь смазливого мальчишки, не дает ему оторвать влажный от возбуждения взгляд. Наконец девушка заканчивает трапезу и выпрямившись, поворачивает к нему голову, и смеется. Вид ее прелестного личика, и алые, чувственные губки, красные не от помады, но от крови ее жертвы заставляет трепетать всю его эстетическую часть сознания, которой кажется сейчас весь он целиком.
Хочет ли он присоединиться? О боги, сейчас он не может думать ни о чем другом, кроме этих манящих губ. Какой, к Дагону, завтрак?!
Вместо этого он довольно грубо, хотя и не осознанно, просто съедаемый страстью, поворачивает к себе девушку, и тут же впивается в ее губы. Он чувствует вкус крови чужого человека, на ее и теперь на своих губах, и это заставляет его глаза заблестеть золотистым переливом. И все же, еда, это последнее о чем он сейчас думает. Его язык скользит, кружится, танцует, играя с язычком девушки. Его взгляд затуманен страстью и обожанием. Его руки скользят по ее телу, спине, точеной шейке, бедрам, упругой попке.
Что подумают другие? Как это выглядит со стороны? Ему всегда было плевать на подобные условности, а сейчас и подавно. Сейчас для него нет никого, кроме этого великолепного, чудного создания в его руках. Неожиданно для себя самого он начинает медленно двигаться, одна его рука теперь крепко прижимается девушку к себе в районе талии, другая покоится на ягодицах, и он не в силах ее убрать. Тело не слушается гласа рассудка, сейчас им правят лишь инстинкты, чувства, страсть.
Когда поцелуй наконец разрывается, он шепчет девушки прямо в губы.
-Моя Королева. Ты самое прекрасное создание в этом проклятом мире, и ты моя! Я обожаю тебя! И ты такая... Ты просто великолепна!

В ответ Дэвид резко хватает ее, разворачивает к себе и страстно целует, и Эвелин податливо прижимается к нему, обнимая вампира за талию. От прикосновений его рук становится тут же жарко и появляется стойкое ощущение, что одежда ей явно мешает – насколько сильно хочется ощутить, как ладони Дэвида скользят по обнаженной коже, одновременно распаляя еще больше и принося столь желанное облегчение. Эвелин уже привычно тонет в этом изысканном удовольствии, которым является его поцелуй, чувствуя, как к вкусу губ Дэвида примешивается металлический привкус крови ее завтрака, и это слегка ее отрезвляет, служа напоминанием, что вообще-то они здесь не одни.
Однако говорить и одновременно отвечать на жадный поцелуй Дэвида просто не получается, и хотя можно, конечно, попытаться отстраниться, чтобы напомнить любимому, что они не в номере отеля, а в публичном месте, но вместо этого Эвелин лишь теснее прижимается к нему, когда рука Дэвида ложится на ее талию. Ей просто не хватает силы воли, чтобы прервать это чувственное безумие и отказаться от этого буйства эмоций и ощущений, которое она неизменно испытывает, стоит лишь только заглянуть в глаза Дэвида, затуманенные страстью, а с каждым новым поцелуем или лаской желание получить еще больше все возрастает, и его уже почти невозможно контролировать. Но Эвелин уже не осознает этого, хотя всегда боялась утратить контроль над своей жизнью и потерять свободу. Именно поэтому она почти не употребляла алкоголь и никогда не пробовала наркотики – жизнь казалась Эвелин и без того достаточно насыщенной, а все, что могло вызвать какую-то зависимость, ее и вовсе откровенно пугало. Но с Дэвидом все иначе – отныне он и есть ее главная и единственная зависимость, вот только Эвелин это уже не пугает, совсем наоборот, она этим наслаждается. И свобода, которую она когда-то так боялась потерять, уже совершенно ничего для нее не значит. Собственно, никакой свободы уже и нет – пусть она и не сразу это поняла, но свобода начала ускользать от Эвелин еще в тот день, когда она случайно встретила в университетской библиотеке Дэвида, а сегодня утром она совершенно сознательно распрощалась с ее последними крохами, приняв кольцо в подарок и ответив согласием на его предложение, снова даже не взяв время на раздумья.
Эвелин счастливо улыбается, когда Дэвид шепчет ей комплименты, а в ее сияющих золотом глазах читается безграничная нежность и точно такой же нежностью пронизан ее жест, когда она берет в ладони его лицо, слегка поглаживая большими пальцами щеки мужчины.
- Насчет самого прекрасного создания в мире я бы с тобой поспорила, - так же тихо шепчет она, глядя в голубые с легкой позолотой глаза Дэвида, взгляд которых затмевает все вокруг. – У меня есть еще одна кандидатура, которая очень даже подойдет на эту роль, правда, он почему-то уверяет, что, наоборот, самый плохой на всем свете. Хотя вот именно сейчас я склонна поверить в это, так как он сначала вытащил меня на прогулку по городу, а теперь сам же прикладывает массу усилий, чтобы я передумала, вернулась вместе с ним в отель и не выходила бы из спальни до самого вечера.
В этот момент рядом с ними раздается тихий судорожный вздох, и Эвелин, слегка покосившись в сторону, обнаруживает, что ее завтрак все еще здесь.
- А мы, оказывается, здесь не одни, - с легким удивлением произносит она, так как успела уже начисто позабыть о юноше, затем снова переводит взгляд на Дэвида и чуть смущенно улыбается. – Я, кажется, вообще ничего не замечаю вокруг, когда ты рядом… Наше блюдо еще здесь, может, ты все же тоже попробуешь его? – спрашивает Эвелин, пытаясь, пока еще не совсем поздно, их обоих вернуть к изначальному плану насчет прогулки по городу, и опускает взгляд, чтобы постараться придать своим мыслям несколько иное направление, нежели желание почувствовать, как Дэвид вжимает ее в шелковые простыни. Но попытка отвлечься оказывается неудачной, так как ее взгляд, с трудом освободившись из плена голубых глаз с позолотой, наталкивается на губы вампира, и Эвелин тут же снова хитро улыбается, уже охваченная новой идеей. – А знаешь что? – спрашивает она, вновь заглядывая в глаза Дэвиду. – У меня есть идея получше насчет завтрака для тебя. Я хочу сама им стать, - чуть хрипло произносит Эвелин, продолжая улыбаться. – Прямо здесь и прямо сейчас.

-А это действительно имеет значение? Одним мы, или нет?- не без легкого лукавства поинтересовался Миллер.
-Чем это место хуже чем номер? Вот, кстати именно поэтому, наверное, и я и плохой. Хочешь понять, почему я так думаю? Сейчас я тебе кажусь таким милым и романтичным, но в душа моя, если она есть конечно, весьма порочна. Посмотри на этого парня,- Дэвид чуть повернулся вместе с девушкой в объятиях, и махнул головой в сторону "завтрака вампира". Выпускать Эвелин он и не подумал.
-Думаешь, меня бы расстроило, если бы ты коснулась его? Или заставила его доставить тебе удовольствие? Любое? Что я стал бы ревновать? Если ты так думаешь, ты ошибаешься. С точки зрения обычного человека, я бесчувственная скатина. Общепринятые понятия морали для меня пустой звук. Я знаю что есть такая штука, как ревность, но я не понимаю ее. Хотя могу почувствовать, заглянув в чужой разум. После этого я могу рассказывать что это эгоизм, жадность или слабость. Почему слабость? Потому что выпустив свою любовь в чужие объятия, мы боимся потерять. Это такой защитный механизм, выработавшийся за века или тысячилетия, у человека. Но у меня нет его. Во первых, я обычно не боюсь никого потерять, но дело даже не в этом. Тебя я потерять очень боюсь, но мне кажется я вижу твое чувства, а потому не верю, что это возможно. В тоже время, твоя мораль ведь совсем иная, верно? Но дело даже не в самой морали. Представь теперь человека, у которого такое вот видение мира, более чем достаточно похоти - ведь она сама его природа, и много-много лет жизни?- Дэвид вдруг осознал, что возможно болтает много лишнего, но решил, что поздно идти на попятную. Возможно в этот самый день, когда они собираются связать свои судьбы вместе, на века или даже вечность, Эвелин все же стоило узнать о нем немного не самого приятного.
-Знаешь, я часто вспоминаю тот день, когда мы встретились. Я увидел чистый и невинны, прекрасный, белый цветок. И мне было страшно, что я могу его испортить, запачкать. Но кое что изменилось с тех пор. Я больше этого не боюсь. Теперь я вижу в тебе не менее великолепный цветок, о уже не белый. И во мне возникают непроизвольные желания, раскрыть его еще сильнее. Погрузить в пучину собственных пороков, потому что, какими бы словами я их не называл. Каким бы плохими не пытался представить, я их тоже люблю. Это мои пороки, они определяли мою жизнь много веков. Они не изменятся в одночасье навсегда, а может не изменяться никогда. Хотя сейчас, мне кажется, что это ты соблазняешь меня, а не я тебя,- вампир негромко смеется, касаясь лбом, лба девушки и глядя в ее искрящиеся, изумрудные глаза. Начиная буквально тонуть в них. Все таки, какими бы ни были его слабости, и каким бы "толстокожим" не был его цинизм, самая главная слабость его жизнь теперь находилась в его объятиях. Существо, без которого он больше не мог представить свою жизнь, и заодно понять, как все это время без нее жил. И сейчас, когда он говорил не самые приятные речи о себе, он понимал, что даже если это напугает ее, он все равно, никуда ее не отпустит. Вместо этого он только крепче прижал ее к себе, заставляя Эвелин почувствовать его возбуждение, которое уже давно загорелось в нем. Особенно ярко, в тот самый момент, когда она принялась демонтировать ему властность над "завтраком".
-И уж точно, я не стану отказываться от твоего предложения, лакомство, что ты мне предлагаешь, уж слишком соблазнительно...- шепчет он в самое ушко, склоняя голову ниже, и чувствуя как золотистые волосы щекочут ему нос. А потом еще ниже, не в силах больше сопротивляться еще одному, нахлынувшему желанию, а его глаза приобретают тот же оттенок, что и волосы его любимой. И вот его выросшие клики "нежно" погружаются в нежную кожу на шее девушки, а руки бесстыдно скользят по ее телу, бедрам и ягодицам. И тот факт, что они далеко не одни, ни капли его не смущает, ведь наряду с отсутствием ревности, у него еще и отсутствует такая штука, как стыдливость.

Слыша немного странный вопрос Дэвида, Эвелин по инерции все еще продолжает улыбаться, лишь чуть-чуть вскидывая брови от удивления, словно спрашивая: «О чем это ты?». Однако с каждым новым словом и новой фразой игривое настроение Эвелин начинает понемногу улетучиваться, улыбка постепенно меркнет, а в глазах появляется тоскливое выражение, которое она прячет, опуская ресницы.
Пожалуй, впервые ей становится не по себе в его присутствии, так как она перестает понимать Дэвида. До этой минуты все было просто – они любят друг друга, они счастливы быть вместе и готовы разделить вечность, однако все вдруг совершенно внезапно меняется после его слов. Вампир поворачивается, продолжая держать Эвелин в объятиях, и она послушно смотрит на парня, все еще сидящего на полу. Несмотря на свой довольно привлекательный вид, он по-прежнему не вызывает у нее никаких эмоций, у Эвелин даже в голове не укладывается, что можно захотеть этого юношу, но она продолжает смотреть на него, ведь так легче спрятать тоску, которая ее начинает охватывать, пока Дэвид вот уже в который раз пытается ее убедить в том, что не представляет из себя ничего хорошего. Эвелин не понимает, зачем ему это нужно, почему Дэвиду так важно показать себя монстром и заставить ее в это поверить. Все это выглядит словно попытка… оттолкнуть ее, убедить в том, что лучше с ним не связываться, и от этой мысли становится больно.
Но Дэвид, вероятно, увлекшись разговором, не замечает, что ее настроение изменилось, и говорит, что принимает ее предложение. Эвелин, подавленная его словами, смотрит на вампира с легким недоумением, совершенно позабыв о том, что говорила совсем недавно, и запоздало спохватывается, упираясь ему в грудь руками и пытаясь оттолкнуть. Но сопротивляться уже поздно – охваченный одновременно возбуждением и голодом Дэвид крепко прижимает ее к себе, его дыхание мимолетно согревает кожу, и в следующее мгновение клыки вампира впиваются в ее шею. Эвелин это уже не нужно, она сейчас совершенно не в том состоянии, чтобы думать об удовольствии, но кровь уже разгоняет по венам особый фермент, и тело тут же отзывается, игнорируя голос разума.
Как и в прошлый раз, эйфория полностью овладевает ею в считанные мгновения, и Эвелин уже больше не пытается оттолкнуть вампира, совсем наоборот, она прижимается к Дэвиду, склонив голову на бок и чуть запрокинув ее назад. Закрыв глаза, она судорожно вздыхает, понимая, что этот всплеск наслаждения, пусть уже и не такой желанный, но, тем не менее, все равно приятный, начисто вышибает из головы все посторонние мысли. И движения рук Дэвида, ласкающих ее через одежду, окончательно заставляют ее отключиться от всего на свете.
Тем временем, сидящий на полу рядом с вампирами «завтрак», у которого вообще-то было вполне обычное имя Николас, приходит в себя после укуса Эвелин и смотрит на обнявшуюся парочку. В его темных глазах сначала отчетливо читается недоумение, затем оно плавно переходит в зависть. Но и зависть задерживается совсем не надолго, быстро уступая место ненависти, объектом которой является хрупкая блондинка, что сейчас находится в объятиях вампира. Несколько мгновений парень буквально прожигает девушку взглядом, и его ненависть разгорается все сильнее и сильнее. Этот укус тоже должен был достаться ему, ведь он – одно из самых лакомых блюд в этом заведении. Николас приложил массу усилий, чтобы стать едва ли не главным украшением «Всех оттенков Алого», и все это для того, чтобы получать удовольствие, затмевающее для него все на свете. Алкоголь, наркотики, секс – ничто не могло сравниться с укусом вампира и той эйфорией, которую он испытывал, когда клыки очередного посетителя прокусывали кожу. И Николас, уже давно подсевший на это, сейчас не мог смириться с тем, что очередная «доза», в получении которой он был уже полностью уверен, неожиданно досталась этой девчонке. Разочарование, ненависть и ярость образуют совершенно взрывной коктейль, и Николас, уже почти не отдавая себе отчета в том, что делает, вскакивает на ноги и в два шага оказывается возле соседнего столика, сервированного как обычно – бокалы, тарелки и столовые приборы. Впрочем, Николас едва ли замечает всю остальную посуду – он просто хватает один из ножей и очень быстро возвращается обратно. И стоит ему только оказаться рядом с вампирами, увлеченными друг другом, как он замахивается, намереваясь ударить Эвелин ножом в спину. Его рука еще только начинает свое движение, но в глазах Николаса уже вспыхивает настоящий триумф, когда он представляет себе, как закругленное лезвие войдет в тело девушки, проламывая ребра и разрывая легкое. И когда он думает о том, как ненавистная блондинка начнет захлебываться собственной кровью, на губах Николаса появляется совершенно безумная улыбка, а нож, тем временем, стремительно опускается все ниже и ниже.

Опасность... Что есть опасность для почти бессмертного существа, прожившего почти два тысячелетия? Может ли еда представлять угрозу? Даже если у нее есть имя и собственные мысли? Может, но крайне редко. И обычно, не своими действиями, а интригами других, могущественных существ. Но Дэвид большую часть своей жизни был крайен далек от большой политики, и подобных интриг. А потому, в начале он даже не почувствовал угрозы, слишком сильно был поглощен спутницей, а скорее даже собой. Зачем он все это говорил Эвелин? Зачем смущал ее и усложнял ее мир своими тараканами? Спроси она его об этом сейчас, он бы не смог ответить. Быть может чувство вины? Где-то глубоко-глубоко зарытое чувство вины, толкавшее его к «саморазрушению»?
Ему было доступно множество удовольствий, но было ли ему доступно «простое человеческое счастье»? А сейчас он и вовсе наслаждался чудесным никтаром и трепещущим в его руках телом, которое он считал совершенством. И все таки, опасность, если таковым можно было назвать парня по имени Николас, который, судя по всему, полностью погряз в «своем пороке», и теперь, скорее напоминал наркомана, которого лишили дозы, он все же заметил.
Реакция его была странной и крайне неожиданной, даже для него самого. Ему не составляла никакого труда, взять парня под контроль, и например, заставить вонзить этот самый кинжал в собственное сердце. Но он даже не потрудился заглянуть в его голову, что бы понять, что там происходит, ему хватило просто его эмоционального фона, который вампир воспринимал буквально на автомате. Эмпатия, которая, впрочем, порою сбоила, точно так же, на автомате. Когда ты чувствуешь настроение всех и каждого вокруг, ты волей не волей начинаешь учиться, иногда закрываться, не замечать, не обращать внимание. В противном случае, жизнь может стать слишком пресной.
Так или иначе, но в какой-то миг, причем, можно сказать, в самый последний, он понимает, что происходит. Что вообще все не очень хорошо, Эвелин расстроена, а какой-то человек, пытается ударить ее ножом. Мало хорошего, верно? Хотя Дэвид прекрасно понимает, что никакой реальной угрозы этот удар не несет. И все таки?
Но мы отвлеклись. Хотите знать, какая же была реакция Миллера? Молниеносной! Все еще не оторвавшись от нежной шейки любимой, и продолжая сжимать ее в объятиятиях, он чуть оторвал ее от земли, делая своего рода танцевально па, разворачивая их на шесть часов или сто восемьдесят градусов, если угодно.
А в следующий миг нож вонзился ему в спину, портя новую, в сущности одежду. Боль тут же растеклась по всему телу, отдаваясь отголосками наслаждения, благодаря его возбуждению и близости с Эвелин.
-Ну вот, я все таки испугал тебя,- чуть охрипшим голосом шепчет он девушки на ушко, разжимая клыки. На миг задумывается – когда приспичит, опытный абсолют может делать это довольно быстро. А потом принимает странное решение, возможно сам по себе Миллер – чертовски странное создание, даже для вампира.
В начале он позволяет девушке почувствовать собственные ощущения. Весь их спектр...
В конце концов, это кажется ему логичным, раз уж он решил связать с ней не только постель, а свою жизнь и свою свободу, в каком-то смысле. Как ни странно, но к браку носферату он относился довольно серьезно. Раз он делает это по собственной воле, и отнюдь не ради каких-то интриг, значит шаг более чем серьезный.
Он позволяет почувствовать Эвелин собственное обожание и невероятную страсть, которую к ней испытывает. Скорее всего она и раньше это чувствовала, отчасти, но возможно не настолько сильно, как сейчас. Следом и собственное возбуждение и похоть, что должно было быть для нее чем-то не совсем обычным, в конце концов, он был мужчиной. Затем и пульсирующую боль в боку, от все еще торчавшего там ножа. Боль, что в его состоянии трансформировалось во что-то большее, чем просто неприятные чувства, и вместо того, что бы вызвать ярость, лишь усиливало его возбуждение и желание по отношению к девушке. Позволил он и понять, откуда пришла эта боль, что явилось причиной. Все это длилось буквально секунды,  но он постарался в них заключить всю суть, стараясь растянуть их в их сознании на значительно более чем просто миг.
Будучи совершенно не уверенный, что девушки все эти ощущения понравиться, он все же «прекратил», но «представление» вовсе не закончил. Теперь он, все же позволил себе труд заглянуть в сознания парня, с легкостью проникая в слабый разум, и снова отправил это все в разум девушки.
А потом он позволил всему этому исчезнуть, ровно как и реальности вокруг. Теперь вокруг Дэвида и Эвелин были голый каменные стены, и мерно потрескивающий камин. Мебели почти не было, лишь пара грубых, мягких кресел, пара гобеленов, и срещенные мечи над камином. Все это наводило на мысль что они все в том же замке, которые Миллер уже показывал девушке, но на этот раз внутри.
-Мы все рабы своих желаний и пристрастий, в той или иной степени. Свобода – иллюзия в самом изначальном ее понятии. Ее нет и никогда не существовала. Этот юноша раб единственного желания – высшего наслаждения в его понимании, что для него ярче и сильнее любого другого. Он своего рода наркоман, зациклившийся на единственной потребности и единственном наслаждении. Причем он увяз настолько глубоко, что, похоже даже лишился чувства самосохранения. Но дело тут даже не в том, что эйфория укуса настолько велика. Тут дело в самом нем. Не было бы этого, было бы что-то еще. Я могу заставить его забыть, все. Все об этом его пристрастии, о его «работе завтраком». И я гарантирую, через время он попытается найти замену. А если не сможет, то скорее всего закончит с перерезанными венами в горячей ванной. Но дело даже не в этом, хотя учитывая, что он покушался на твою жизнь, я думаю его судьбу вправе решить ты сама...
-Мы все рабы своих желаний и пристрастий... Любая попытка обрести так называемую свободу, обычно приводит к еще меньшей свободе. На сколько мне известно, с этим ничего нельзя поделать. Так устроен человек и человеческое общество. Любой порок, любой грех или порсто удовольствие, в каком-то смысле наркотик, лишающий нас покоя. Но еще более не свободен тот, кто всего этого себя лишает. Монах, дающий обет безбрачия, отказывающийся от мирского, мученик, он точно еще больший раб, не имеющий никакой свободы. Любовь, брак, человеческие взаимоотношения – это тоже узы, кандалы, отбирающие еще немного свободы. Моральные принципы, сострадание, доброта... Так же как злоба, ненависть и прочее, прочее, прочее... Свободы нет, не было и не будет. Никогда и ни у кого. Если наверху есть бог, который создал все и вся, я берусь утверждать, что он тоже, лишь раб. Но рабство это бывает разным. Можно загнать себя в узкие рамки принятого порядка вещей, выбрать себе какой-то архетип, путь, из нескольких, в общем-то типичных вариантов, и следуя ему, быть весьма ограниченным. А можно попытаться открыть себя для мира и всего того, что он может предложить. Будь на твоем месте кто-то другой, на кого мне было бы плевать, я бы сказал – это и есть путь к свободе, единственный путь. Но это была бы ложь. Это тоже не свобода, но в каком-то смысле, это делает клетку, в которой мы вынуждены жить – чуть более широкой. Если рассуждать так, то моя клетка всегда была довольно просторна. По крайней мере последний десяток веков. Сейчас? Сейчас мой главный наркотик – это ты. Все остальное для меня блекнет на твоем фоне. Но привыкнув к довольно просторным помещениям, я боюсь, мне может быть не просто мирится с тем, что самое дорогое для меня в этом мире существо, вынужденно ютиться в маленькой каморке. Но так же боюсь, расширение этого пространства, даже просто разговоры о нем, тебя немного пугают... Я совершенно не был намерен тебя пугать, более того, менять твою жизнь, твои представления и взгляды на нее, твое мировоззрение, против твоей воли я не намерен. С другой стороны, еще вчера тебе пугал факт того, что ты будешь пить кровь человека из вены. Жалеешь ли ты о том, что сегодня для тебя уже все совершенно иначе?

Эвелин по-прежнему ничего не замечает вокруг, замерев в объятиях любимого и тесно прижавшись к нему. Сейчас для нее есть только Дэвид – его запах, который она глубоко вдыхает, словно пытаясь заполнить им всю себя без остатка, чтобы вытеснить боль и непонимание, которым, как ей раньше казалось, просто не должно было найтись места в новой жизни; его руки, с таким упоением и страстью скользящие по ее телу, что Эвелин начинает едва ли не дрожать от возбуждения, крепко обнимая мужчину в ответ и прижимаясь к нему еще сильнее; его губы, приникшие к ее шее в этом странном вампирском поцелуе, который вместо боли от укуса дарит удовольствие, и она уже почти не удивляется этому парадоксу, а просто наслаждается им. В какой-то краткий миг Эвелин чувствует нечто чуждое в этом водовороте блаженства, но посторонняя эмоция лишь мелькает жалкой, бледной тенью где-то на периферии ее диапазона чувствительности и тут же исчезает, и вампирша не обращает на нее никакого внимания. Ей нет дела до чужих эмоций, куда важнее сейчас поднять руку и нежно провести ладонью по щеке Дэвида, а потом подняться чуть выше и почувствовать под подушечками пальцев мягкий шелк его волос.
Не замечает она и быстрое движение вампира, когда он разворачивается, все еще обнимая ее, и лишь когда Дэвид, наконец, отрывается от ее шеи и шепчет, что все же напугал ее, Эвелин начинает постепенно приходить в себя. Тело все еще находится под воздействием фермента, и Эвелин, закрыв глаза и прижимаясь к возлюбленному, настолько поглощена приятным послевкусием, продолжая блаженствовать, что всего лишь слабо улыбается в ответ. Напугал? О чем это он? Ах да… Однако, прежде, чем она успевает что-то ответить, на нее обрушиваются эмоции Дэвида – яркие, невероятно сильные и превосходящие все ощущения, которые она когда-либо распознавала со своей руной. В тот день, когда они познакомились, Эвелин впервые почувствовала, как он может быть счастлив, чувствовала это и потом, в моменты редких встреч, но сейчас это было нечто особенное – если любовь и существовала на самом деле, а не была лишь выдумкой поэтов и романтиков, то эмоции Дэвида казались ей самой квинтэссенцией этого чувства. Его обожание и страсть так тесно переплетаются, что почти невозможно отличить одно от другого, но это и не нужно – пусть Дэвид и считал ее невинным цветком, для Эвелин высокие чувства всегда шли рука об руку с физическим влечением, и именно это вчера заставило ее поддаться своим желаниям. Возможно, это было несколько поспешно, но удержаться было просто невозможно, ведь признаваться ему в любви было так же необходимо, как и дышать, и делать это хотелось не только с помощью слов – поцелуи и прикосновения были не менее прекрасным способом сказать «Я люблю тебя», а может, даже и более красноречивым.
В какой-то момент его страсть в этом дуэте все же начинает постепенно усиливаться, и Эвелин прерывисто вздыхает, а в ее глазах, обращенных сейчас на Дэвида, начинает появляться золотой оттенок, когда ее собственное возбуждение готово вот-вот вспыхнуть до небес, словно костер, засыпая все вокруг острыми искрами. И вслед за этим откуда-то приходит нечто совсем другое – что-то более низменное, чем простое желание, темное, запретное, о существовании которого Эвелин и не подозревала до сих пор, и ее глаза широко распахиваются от удивления, когда она понимает, что эта странная эмоция ее совсем не пугает, а скорее, наоборот, завораживает. Финальным аккордом в этой потрясающей симфонии чувств и эмоций становится вспышка легкой боли, а потом Эвелин словно видит себя и Дэвида со стороны – такими, как их видел Николас, замахиваясь ножом. Это имя тоже всплывает в ее разуме, когда вампир позволяет ей заглянуть в мысли парня, и все, что Дэвид помогает ей почувствовать, кажется ей слабым подобием тех ярких эмоций, которые он сам испытывает. Эта невзрачная блеклость заставляет Эвелин брезгливо поморщиться – она не зря не хотела даже дотрагиваться до этого Николаса, он и в самом деле не представляет собой ничего интересного, впрочем, брезгливость очень быстро сменяется совершенно непривычной яростью, когда она, наконец, узнает, что именно стало причиной той боли, которую испытал Дэвид.
Случись нечто подобное три месяца назад, реакция Эвелин была бы вполне предсказуемой и обычной для рядового обывателя – она начала бы плакать, заламывать руки, умолять Дэвида не умирать и судорожно искать телефон, чтобы вызвать врача. Но сейчас все было несколько иначе, и на несколько мгновений Эвелин охватывает именно ярость, а не страх или сострадание. И это не то холодное чувство, которое позволяет своему обладателю сохранять разум, продолжать здраво мыслить и вынашивать план по отмщению в течение долгого времени. Нет, это нечто совсем другое, это жгучее, яростное безумие, которое заставляет действовать, не раздумывая, и исступленно крушить все вокруг, даже не заботясь о том, что могут пострадать невинные, а все потому, что иного способа погасить это бешенство и вернуть рассудок просто нет. Но Николас, должно быть, родился под счастливой звездой, так как Дэвид все еще обнимает ее, и Эвелин даже ради мести не может сейчас выбраться из его объятий, а потом и вовсе кричаще-алый интерьер начинает исчезать, когда мужчина в очередной раз уводит ее в мир иллюзий.
Оглядевшись по сторонам, она улыбается – они снова в родовом замке Дэвида, а затем прижимается лбом к его груди, слушая неторопливый голос мужчины. Пока он говорит, ладони Эвелин скользят по его спине, и в тот момент, когда Дэвид обещает, что судьбу Николаса будет решать она, пальцы вампирши находят тот самый нож, который предназначался ей. Рука Эвелин уверенно обхватывает рукоятку ножа, после чего она резким движением извлекает его из раны и отбрасывает куда-то в сторону.
- Он ранил тебя, - хрипло произносит она. – И я его убью.
Дэвид, тем временем, продолжает говорить, и Эвелин по-прежнему просто стоит, прижавшись к нему и обняв за талию, и лишь когда он задает ей вопрос, слегка отстраняется, чтобы заглянуть ему в глаза.
- Я ни о чем не жалею, Дэвид, - отвечает Эвелин. – Ни о чем, - повторяет она, невольно вспоминая вчерашний день, когда еще в самолете сказала ему то же самое. – И не собираюсь ни о чем жалеть, потому что рядом с тобой я счастлива. И если ты меня чем-то напугал, то не своими недостатками, а тем, что заставил своими словами усомниться в том, что я тебе нужна, потому что все это выглядело так, словно ты пытаешься меня оттолкнуть, заставить одуматься и не связываться с таким монстром, как ты. Но зачем ты мне навязываешь эти мысли? Зачем пытаешься убедить меня в том, что ты плохой вместо того, чтобы дать мне ту самую пресловутую свободу и позволить самой решить, плохой ты или нет? – Эвелин склоняет голову на бок и лукаво улыбается, с любовью глядя на Дэвида и чувствуя, как от одного только взгляда на него и ярость, и тревога начинают притупляться, ведь для них просто не остается места в ее душе. – Там, в этом заведении, - продолжает она, машинально мотнув головой куда-то в сторону, хотя умом и понимает, что на самом деле они так и стоят на прежнем месте, - я не захотела дотрагиваться до этого юноши вовсе не потому, что побоялась вызвать твою ревность или обидеть тебя. Ни о чем подобном я вообще не думала в тот момент, мне просто не захотелось его трогать, вот и все. Он – чужой, он не вызывает у меня никаких эмоций, и у меня нет желания подпускать его к себе ближе, чем это необходимо для того, чтобы сделать несколько глотков его крови. В тот момент я просто делала то, что хотела, и мне даже понравилось чувствовать себя хозяйкой положения, ведь ему так хотелось, чтобы я его укусила, что он был на самом деле готов на все, только бы это произошло, и я этим воспользовалась. И в моем представлении, иметь возможность делать то, что хочешь, это и есть свобода, - произносит она и тут же улыбается, вспомнив его слова. – Ну хорошо, не свобода, а лишь клетка пошире. И все это я получила благодаря тебе, потому что ты странным образом являешься одновременно и моей единственной зависимостью, и источником той самой несуществующей свободы, потому что рядом с тобой я меняюсь, становлюсь более живой и настоящей, и моя жизнь тоже меняется, делаясь ярче и интереснее, и мне очень нравятся эти перемены. – Руки Эвелин обвиваются вокруг шеи возлюбленного, и она заставляет Дэвида слегка наклониться к ней. – Так что в следующий раз, когда снова захочешь попугать меня своим ужасным характером, - продолжает она, глядя на него и изо всех сил пытаясь сдержать улыбку, что, впрочем, совершенно бесполезно, так как пляшущих в ее глазах чертиков все равно не скрыть, - просто подумай о том, что, возможно, я сумею найти какое-то оправдание твоим жутким поступкам или страшным чертам характера. – В ее голосе отчетливо различается веселье, когда она говорит про «жуткие поступки и страшные черты», но затем смешливость уходит, и дальше Эвелин продолжает уже почти серьезно, с близкого расстояния глядя ему в глаза и приникая к любимому все ближе и ближе. – Или, может быть, я просто смирюсь с этим? А может, мне и тот, другой, страшный и ужасный Дэвид тоже понравится… - произносит она, почти касаясь своими губами его губ, затем мимолетно улыбается и спустя ровно одно мгновение целует Дэвида.

Дэвид воспринял слова девушки довольно серьезно, и хоть пару раз он улыбнулся, в конце он все же сохранял весьма серьезное выражение лица, быть может даже слишком серьезное.
-Сознательно я не пытаюсь тебя оттолкнуть.  Боги упаси, если они есть, конечно, но я свою жизнь без тебя уже не представляю. Потерять тебя, мне кажется равносильно потери жизни, так что я думать об этом не хочу, но... За свое подсознание ручаться я совершенно не могу, как и никто не может. Знаешь, все таки моя долгая жизнь не могла не оставить следов цинизма, скептицизма и даже пессимизма, когда дело доходит до человеческих отношений. Возможно, моему подсознанию страшно, страшно от того, что однажды может прийти разочарование, у тебя или у меня, и в результате, я могу просто не выдержать? У любого человека есть грань, тот предел, за которым начинается пустота безумия. Вот только, если это действительно так, то бояться уже, все одно, поздно. Ты стала тем самым камнем преткновения, легендарной пятой, которая убьет меня, если я тебя потеряю. По крайней мере, так мне кажется. А потому, страхи о том, что нас может постигнуть людей и не людей, коих большинство, что неизменно разочаровывались в попытке сохранить отношения с «тем единственным» или с «той единственной», не имеют никакого смысла. Я хочу верить, что этого не произойдет. А если, все же случится, то хуже для меня вряд ли что-то возможно. Быть может слова мои до определенной степени, могут показаться высокопарным бредом, но говорю я действительно искренне.
После такого откровения Миллер на некоторое время замолчал, переваривая и пытаясь осознать сам все то, что произнес. И от этих мыслей ему, вдруг, действительно, начало становится жутковато.  Особенно в свете того, что себя он знал довольно неплохо, ровно как и вообще, человеческую натуру. И понимая, что совершенно обычными их отношения с Эвелин быть не могут, и может быть, это даже хорошо, ведь обычные отношения, по его мнению, вообще редко заканчиваются чем-то хорошим, а с другой стороны, «странности», которые, вероятно, будет возникать перед ними время от времени, могут оказаться чем-то «слишком». Рискуя утонуть во всем этом, вызывая в себе тот порок, что был ему совершенно не присущ – а именно уныние, он несколько раз мотнул головой, прогоняя всю эту ерунду из головы. Вот он стоит, сжимая в объятиях самое дорогое, с его точки зрения, существо, самое прекрасное и совершенное, и казалось бы, о чем можно еще мечтать? Так, зачем забивать свою голову, несуществующими, гипотетическими проблемами, которые могут возникнуть когда-нибудь, а могут и не возникнуть никогда.
-А вообще, не слушай бредни начинающего, похоже, выживать из собственного ума старого вампира, сходящего с ума на фоне неожиданно свалившегося на него невероятного счастья. Я тоже чувствую себя рядом с тобой счастливым, и благодарен судье и тебя в том, что все же встретил тебя. И ни за что тебя не отпущу!-он посмотрел в изумрудные глаза девушки и нежно коснулся ее волос. Страсть и желание в нем сейчас слегка успокоились, в них вплелось некая умиротворенная нежность. По крайней мере, непреодолимое желание сорвать с девушки одежду прямо здесь и сейчас теперь, кажется, он вполне мог контролировать. Надолго ли?
-Кстати твой властный порыв там невероятно завел меня, моя королева,- на его губа наконец начинает появляться легкая, озорная улыбка.
-Ты права, власть может дарить свободу, пьянить и приносить наслаждение. Хотя, и это может надоесть, и тогда с не меньшим упоением начинаешь наслаждаться чем-то совершенно противоположным. Или ты не об этом? Ох, я кажется запутался, и ты вовсе не об этом? Делать что хочешь… Знаешь, ты всегда можешь делать все, что захочешь. В любом случае, ты была великолепна!- не без восхищения в голосе произносит вампир, улыбаясь все шире.
-Смеришься, значит? – Дэвид усмехается, то ли шутливо, то ли не совсем. Это слово ему не слишком то нравится, с другой стороны, что на самом деле в этой фразе? Быть может готовность перешагнуть через общепринятые границы или... Он так и не успел оформить в голове эту мысль и, тем более, не успел продолжить, ведь девушка запечатывает его губы своим поцелуем и мысль от него ускользает, становясь не важной, призрачной.
И все, что он сейчас хочет, это снова наброситься на свою спутницу, слиться с ней воедино, несмотря ни на что. Но кое что, все же, его останавливает. И не то, что они сейчас, на самом деле, вовсе не в спальни их роскошного номера, хотя отчасти, возможно и это тоже, ведь он все еще не уверен, что Эвелин подобная раскрепощенность может прийтись по душе. Но в большей степени произошедшие недавно события, и на ряду с прочими желаниями, ему вдруг начинает хотеться уйти из этого заведения. Пусть им кажется, что их окружает его замок, на самом деле, они в оттеках алого, и сегодня ему не хочется тут больше быть. Ровно как не хочется, что бы Эвелин притворяла в жизнь угрозу, касательно парня, который пытался его ударить. И дело не в том, что это могло сулить неприятности в современном мире, а в том, что он отнюдь не был уверен в том, что девушка готова к такому. Да и стоит ли? День не самый подходящий, в конце концов, сегодня они планировали пожениться. И вот он на миг «выглядывает» из-за пелены собственного морока, что бы понять, что расторопные и смышленые хозяева заведения, уже утащили куда-то парня. Конечно, если клиент потребует, вероятно, его приведут обратно. Да и убийство парня, вполне может сойти за самозащиту, в каком-то смысле. Но зачем оно нужно, сегодня?
После этого он дает иллюзии спать, и они снова стоят в алой зале, а их поцелуй наконец распался.
-Знаешь, кажется мне нужен новая одежда, а ты, помнится, хотела подобрать себе платье. А наш экзотическая трапеза, кажется, уже подошла к концу. Может пойдем тогда? А кровную месть за испорченный костюм отложим до другого раза?- шутливо произнес он, вовсе не желая запрещать что-то девушки, или давить на нее. Но и давая ей возможность шутливо отказаться от бессмысленной, в сущности, мести.

Его слова действуют, словно волшебный бальзам, исцеляя встревоженное сердечко Эвелин, которой на несколько мгновений показалось, будто весь ее мир рушится, столько только Дэвиду заговорить о своих недостатках. Теперь Эвелин понимает, зачем он начал подобный разговор, и даже рада этому, ведь Дэвид снова дал ей возможность увидеть себя настоящего, когда поделился тем, что его тревожит и даже страшит. Глядя сейчас на него, Эвелин чувствует прилив невероятной нежности, и хотя она ничего не говорит вслух, в душе она клянется, что Дэвид никогда не испытает того разочарования, которого он опасается. Никогда. И она постарается для этого сделать все, что только в ее силах, и даже немножечко больше. От этого обещания, данного самой себе, на душе становится легче, к Эвелин вновь начинает постепенно возвращаться привычное хорошее расположение духа, и она мягко улыбается, слыша слова Дэвида о том, что он счастлив с ней и ни за что ее не отпустит.
- Это было очень приятно, - произносит Эвелин, когда мужчина напоминает ей о том, как она повела себя со своим завтраком. – Не знаю, что на меня нашло, - слегка смущается девушка, - но все же было здорово почувствовать себя не обычной слабой девчонкой, а кем-то совершенно иным. – На мгновение мелькает мысль о том, что эта метаморфоза объясняется довольно просто – в ней все меньше остается от обычного человека, и она все больше и больше начинает осознавать себя вампиром. И если раньше Эвелин страшил этот переход от одного состояния к другому, то сейчас она воспринимает эти изменения куда более спокойно. В конце концов, это было неизбежно, а Дэвид не допустит, чтобы она совершила какую-то ошибку, о которой потом может пожалеть.
Окружающая обстановка снова меняется, когда Дэвид позволяет иллюзии рассеяться, и Эвелин, все еще чувствуя на губах вкус его поцелуя, оглядывается по сторонам. Где-то здесь должен быть человек, который посмел напасть на них и даже сумел ранить Дэвида, и хотя совсем недавно ее переполняла ярость и желание вонзить тот же самый нож Николасу в грудь по самую рукоятку, сейчас от этого чувства не осталось и следа. Присутствие Дэвида ее успокаивает, хотя подобный всплеск эмоций, не слишком характерный для нее, немного пугает. Впрочем, источник проблем нигде не обнаруживается, а Дэвид, смеясь, предлагает не устраивать вендетту.
- Если бы дело было только в костюме! Он чуть тебя не испортил, - улыбается в ответ Эвелин. – Хорошо, что ты – вампир, - добавляет она, делая несколько шагов в сторону и носком сапога отталкивая подальше злосчастный нож.
Через весь зал к ним устремляется мужчина средних лет, облаченный в деловой костюм, и когда он подходит поближе, Эвелин узнает по надписи на бейджике, что перед ними метрдотель по имени Винсент Дэрроу. Мужчина явно очень встревожен, даже, кажется, напуган, и, подойдя поближе, склоняется в подобострастном поклоне перед Дэвидом.
- Прошу прощения, мистер Миллер, - произносит он. – Леди… - На сей раз легкого поклона удостаивается и Эвелин, к которой он не знает, как обратиться. – Ээээ… Произошло небольшое недоразумение… Я очень надеюсь, что эта выходка не испортила вам отдых, и вы не откажетесь посетить наше заведение еще раз, - продолжает лепетать метрдотель, пытаясь сгладить впечатление, произведенное Николасом.
- Обязательно посетим, - усмехается Эвелин. – У вас прекрасная кухня, жаль только, что немного буйная.
Лицо мистера Дэрроу приобретает багровый оттенок, он снова что-то пытается сказать, но Эвелин его уже не слушает – Дэвид хотел уйти отсюда, а значит, им уже пора.
- Пойдем, - обращается она к возлюбленному, затем подходит поближе, берет его под руку и увлекает в сторону выхода. За ними следует несчастный метрдотель, в гардеробе он успевает перехватить ее пальто и помогает Эвелин надеть его, продолжая рассыпаться в извинениях. Под конец ей становится жаль этого человека, и она, прежде чем покинуть это место, оборачивается к нему и почти искренне улыбается.
- Всего хорошего, мистер Дэрроу, - произносит девушка, после чего переступает порог «Всех оттенков Алого» и выходит на улицу. Оказавшись наедине с Дэвидом, она снова берет его под руку, заглядывает ему в лицо и, не выдержав, тихо смеется. – Вообще интересное место, - говорит она сквозь смех. – Конечно, Николас просто ужасен, да и интерьер немного ярковат, но в целом мне понравилось. Куда теперь? – спрашивает она, так как совершенно не ориентируется в незнакомом городе. – Поедем? – Эвелин кивает на припаркованный невдалеке автомобиль, на котором они приехали сюда. – Или пройдемся? Где тут ближайший приличный магазин, где можно купить тебе новый костюм?

Дилемма восприятия, куда повести девушку за свадебным платьем и заодно, костюмом для себя? Теоретически он конечно знал, было у него пара знакомых портных, гордо именовавших себя модельерами или кутюрье.  Вот только на пошив платья или костюма, и тем более, и того и другого, у них категорически не было времени.
Было для Миллера, конечно, что-то немного непривычное в концепции простой покупки одежды для мероприятия подобной важности. Впрочем? роскошь и богатство не всегда было неприемлемым атрибутом его жизни, далеко не всегда. И обычное одеждой, даже не из элитного бутика, не было для него чем-то совсем не привычным. Но учитывая обстоятельства, это его, неожиданно удручило, вводя в некоторое замешательство. И ведь он только сейчас задумался о этой проблеме!
Так или иначе, надо было выбирать!
-Прогуляться?- задумчиво пересросил Дэвил, когда они вышли на улицу и огляделся по сторонам. Погода стояла ясная, но холодная, как и положено в декабре. Снега, впрочем не было, зато кое где брущатка поблескивала корочками льда.
-Я поскользнулся посмотреть, не поскользнулась ли она, чтоб посмотреть, не поскользнулся ли я?- усмехнулся он, делая не утешительный выводы.
-Если честно, я не знаю куда нам идти. О моем костюме, кстати, волноваться не стоит. Все это мелочи, и купить новый, вряд ли составит труда. Вот купить тебе свадебное платье? Это, наверное сложнее. Впрочем, пожалуй я не слишком в этом разбираюсь. Хм... Пожалуй, можно и прогуляться. Мы всегда в паре кварталов от центра, а там всяких бутиков. В конце концов, это Бордо! Идем?- спросил он выставляя локоть, что бы девушка могла за него ухватиться, взяв его под руку.

Эвелин смеется над его шуткой, опускает взгляд на брусчатку, которая и в самом деле покрыта ледяной коркой, и берет Дэвида под руку.
- Не переживай, - с улыбкой произносит она, снова глядя на мужчину. – Я не дам тебе упасть и буду крепко-крепко держать за руку.
В этот момент поджидавший их автомобиль трогается с места и, проехав несколько метров, плавно тормозит возле Дэвида и Эвелин, после чего водитель выходит из машины, явно намереваясь распахнуть дверцу салона перед своими недавними пассажирами. Но Эвелин жестом останавливает водителя и говорит о том, что дальше они пойдут пешком, после чего он возвращается на место, и автомобиль уезжает, оставив вампиров наедине.
- Идем, - соглашается Эвелин, - будем знакомиться с городом. Ты заново, а я – впервые, хотя уже могу сказать, что мне здесь нравится.
Они неспешно идут по улице, и Эвелин с интересом оглядывается по сторонам. Сейчас еще только начало дня, и на улицах не слишком многолюдно, никто никуда не торопится, обгоняя других прохожих и иногда случайно задевая их, а редкие машины, проезжающие мимо, никоим образом не нарушают это умиротворенное спокойствие, в которое сейчас погружен еще немного сонный после ночных забав город. Эта особенная атмосфера и присутствие рядом любимого человека заставляют Эвелин окончательно успокоиться и выбросить из головы происшествие, случившееся за завтраком. Впрочем, совсем забывать она это не хочет, ведь помимо неудачной попытки Николаса восстановить справедливость и добиться своего, были и куда более приятные моменты: восхищение Дэвида, его слова о том, что Эвелин – настоящая королева, его эмоции, которые он снова позволил ей ощутить… Все это оставляет приятное послевкусие, и когда Эвелин вспоминает об этом, то на ее губах мелькает легкая улыбка, а взгляд то и дело возвращается к Дэвиду.
Прогулка и в самом деле длится совсем недолго, так как пройдя несколько кварталов, они оказываются в настоящем раю для шопоголиков и просто любителей хорошо отдохнуть. В глазах буквально начинает рябить от обилия различных вывесок и стеклянных витрин, подсвеченных мягким светом ламп – бесчисленные магазины всемирно известных брендов и дизайнерские бутики, в которых можно найти вещи на любой, даже самый взыскательный вкус, чередуются с арт-галереями, где можно прикоснуться к прекрасному и даже что-то унести с собой, предварительно расставшись с определенной суммой денег. И все это великолепие разбавлено множеством кофеен и ресторанов, где можно отдохнуть от шоппинга за чашкой кофе и попробовать, наверное, блюдо из любой кухни, какая только существует на Деусе. От такого разнообразия Эвелин даже немного теряется, машинально прижимаясь к Дэвиду, но, пройдя еще пару кварталов, она замечает знакомый логотип своей любимой марки одежды, к которой она привыкла еще в Валенштайне.  Улыбнувшись, будто встретив старого знакомого, Эвелин шагнула в сторону огромных стеклянных дверей, за которыми раскинулся большой торговый зал, увлекая за собой Дэвида.
- Кажется, мы пришли, - произносит она, уверенно толкая дверь и первой заходя внутрь.
После декабрьской прохлады, окутывавшей город, здесь очень тепло и уютно, а стоит им только войти, как навстречу посетителям из глубины зала направляются сразу две сотрудницы. Они одеты в одинаковые темно-коричневые костюмы и одинаково приветливо улыбаются, подходя все ближе и ближе.
- Добро пожаловать, - приветствует их брюнетка, на бейджике которой значится имя Шейла. – Я ваш консультант, - продолжает она, обращаясь к Эвелин, и делает приглашающий жест рукой, предлагая клиентке пройти в торговый зал, где виднеются стройные ряды вешалок с одеждой и полки, уставленные обувью и различными аксессуарами.
Эвелин бросает восторженный взгляд в указанном направлении, затем поворачивается к Дэвиду, приподнимается на носочки и целует его в щеку.
- Я ненадолго, - обещает она и улыбается, вспомнив, как он, еще будучи в отеле, в шутку возмущался предстоящим ожиданием. – Не скучай, - добавляет Эвелин, затем, не удержавшись, снова целует любимого, после чего отстраняется и уходит вслед за Шейлой.
За всем этим наблюдает второй консультант, и когда ее коллега уводит клиентку, то рыжеволосая женщина улыбается спутнику девушки и приглашает его пройти в зону отдыха, примыкающую к торговому залу – три кожаных кресла, диван и журнальный столик, на котором лежат несколько свежих газет и журналов, призванных помочь скоротать время ожидания для мужчин, попавших в это царство женской моды.
- Меня зовут Дебора, - представляется она, для наглядности касаясь левой рукой своего бейджика, приколотого к лацкану темно-коричневого пиджака. – Хотите чего-нибудь выпить? – спрашивает она, сопровождая мужчину к зоне отдыха. – Кофе? Чай? Или, может быть, что-то покрепче?

-Я тебя не тороплю, Солнце,- ласково говорит в ответ вампир, с нежностью провожая девушку взглядом и в очередной раз удивляясь тому, на сколько же она, все таки прекрасна. Странно только, почему остальные люди, кажется, этого не замечают, Миллер почти уверен, что Эвелин по меньшей мере достойна тотального культа личности, с гигансткими постерами повсюду, и храмами именем ее совершенной красоты. Впрочем, по дороге в зал ожиданий, он решает, что оно и к лучшему, что его фантазия – лишь фантазия. В противном случае, завоевать ее могло оказаться куда сложнее, и кто знает, выбрала ли его она, если бы перед ней, буквально боготворя, стояли бы все мужчины мира?
Он представил себе эту картину и усмехнулся, затем рассеяно улыбнулся брюнетки, и устроился в мягкому, кожаному кресле.
-Спасибо, пожалуй не откажусь от чашечки горячего кофе. Больше пока ничего. Полагаю мне придется немного подождать даму своего сердца тут,- еще раз усмехнулся он, и немного подумав, сунул руку в карман и извлек оттуда свой телефон.
Миллер всегда был падок на чудеса прогресса. Он был среди первых покупателей машин, когда их производство еще измерялось дюжинами, а не тысячами, как в наши дни. Точно так же обстояло дело с фотоаппаратами, причем два раза. В первый раз когда они еще были тяжелыми деревянными ящиками на треноге, и позже, в начале двадцатого века, когда появились первые фотоаппараты похожие на те, что были и сейчас. Нет, не цифровые, конечно, но их вполне можно было повесить на шею, предварительно заправив в них пленку и фотографировать, когда взбредет в голову.
Впрочем двадцатый век вообще подарил человечеству очень много потрясающих чудес прогресса. Среди которых не остались незамеченными вампиром и даже более того, такие штуки, как компьютеры и, например, интернет. Так что, каким бы ни был биологически старым по годам Дэвид, порой он мог вести себя как настоящий современный мальчишка.
Вот и сейчас, достав свой телефон, он попросту уткнулся в экран, направляя свое сознание куда-то в интернет. Впрочем, не совсем куда-то. Лет может быть дюжину назад или немного меньше, он наткнулся на своеобразное, немного необычное явление, не слишком популярное, но от того, как ему казалось, не менее интересное. И это стало одним из его многочисленных хобби, коих за его долгую жизнь было бесчисленное множество.
Вот и сейчас, он не просто отправился читать «какие-то» новости, любовь к «утренней газаете» у него прошла еще в позапрошлом веке, нет. Он полез в некую Дюсельфолску Социальную Сеть ролевиков. Впрочем, так ли это отличалось от чтения шазет? Пробеавшись глазами по заголовкам новых опубликованных статей, он немного задержался на обзоре новой системы Кровь и Секс, и поулыбался читая жаркие и скандальные споры на тысячу с лишним комментариям.
В целом игра ему нравилась, повествующая о некой альтернативной планете, с варварами, злыми правителями и странных людях со змеиной кожей живущих в пещерах в пустыни, о рабах и гладиаторах. Там не было паладинов, и самый положитетелные и добрый герой, вполне мог вести рядом с собой на цепи – рабыню. А амазонистые охотницы с севера были столь суровы, что побеждали самых сильных мужчин-рыцарей, и тоже иной раз путешествовали нескольких мужей, социальная роль которых, в общем-то, ничем не отличалась от рабства. Иными словами, гендерное равество в неравноправии жителей мира Кровь и Секс была соблюдено. В общем мир там описывался довольно брутальный и этим нравился Миллеру. Но далеко не все участники ролевого движения разделяли его вкусы. Впрочем вступать в жаркие споры о нравственности и падении современных нравов, что безусловно было совершенной глупостью, настроения у него никакого не было. Так что чтения «холивара» на тему секса и насилия в ролевых играх ему быстро надоело.
На миг он задумался, понравится ли Эвелин эта игра? А потом и вовсе подумал, что как-нибудь надо обязательно будет приобщить ее к своему странному хобби- ролевым играм. Как вариант – ко всем их разновидностям, в конечном итоге он действительно находил любопытными их все. Начиная от ролевых игр постельных, продолжая так называемым ЛАРП, когда игроки бегают по лесу с деревянными мечами представляя, что они эльфы или рыцари, а может даже гоблины, продолжая теми, что играют сидя за столом, вооружившись орешками и напитками, и заканчивая прочими разновидностями ролевых игр в том самом интернете.

Дебора с вежливой улыбкой на лице кивает, когда мужчина просит принести ему кофе, и тут же удаляется, чтобы вернуться уже спустя десять минут с небольшим подносом в руках, на котором в чашке дымится ароматный, свежесваренный напиток. Поставив блюдце с чашкой на стол, сотрудница магазина бесшумной тенью удалилась, заметив, что посетитель уже что-то увлеченно рассматривает в телефоне, готовая по малейшему знаку вернуться обратно, если ему снова что-то понадобится.
А Эвелин, тем временем, шла вслед за Шейлой, которая уже успела окинуть фигуру девушки наметанным взглядом и определить размер одежды. Консультанты в магазинах такого класса были не просто сотрудниками, способными упаковать покупку или выписать чек, такие специалисты, как Шейла, отлично разбирались в психологии и, кажется, были способны найти индивидуальный подход к любому клиенту. Вот и сейчас от внимательных глаз консультанта не ускользнуло то, как мужчина и женщина смотрели друг на друга влюбленными глазами, как мягко звучал голос блондинки, когда та разговаривала со своим спутником, и как ласково он ей отвечал. Догадаться о том, что это – счастливая пара, не составило труда, как, впрочем, и заметить то, как девушка периодически машинально дотрагивается кончиками пальцев до кольца с бриллиантом на правой руке, которое явно было помолвочным или даже уже обручальным.
- Вы очень красивая пара, - начала Шейла, решив завоевать симпатию клиентки с помощью нехитрого способа, сделав комплимент и ей, и ее спутнику. – Рискну предположить, что вам нужно свадебное платье? – с вежливой улыбкой произнесла она, внимательно глядя на клиентку.
Эвелин вздрагивает от неожиданности, когда догадка консультанта оказывается столь точной, но вместо того, чтобы подтвердить ее, отрицательно качает головой. Да, они собираются пожениться, вот только церемония эта необычная, и хотя она не знает подробностей, все же отчего-то уверена, что традиционные белоснежные платья – это немного не то, что нужно надевать на таинственный ритуал, который ко всему прочему будет проводиться ночью. Там не будет гостей, памятных фотографий и съемок, и, наверное, совершенно не важно, в каком виде она там будет присутствовать, однако Эвелин очень стремилась в этот день выглядеть в глазах Дэвида идеально, и хотела надеть нечто особенное, а не то, что для них купили сотрудники отеля.
- Нет, это просто торжество… - отвечает она. – Очень важное, но всего лишь торжество.
Шейла кивает головой, хотя и сомневается в правдивости слов посетительницы, однако не спорит и ведет ее туда, где представлена коллекция вечерних платьев. От многообразия фасонов и расцветок разбегаются глаза, однако ни одно из предложенных платьев не нравится ей настолько, чтобы купить его для своего особенного торжества. Эвелин спокойно выслушивает советы консультанта, которая периодически ей что-то предлагает, но это все не то. Нет, нет и нет. Это тоже не то, и Эвелин снова и снова качает головой, заставляя Шейлу искать что-то другое. Наконец, они обходят почти весь зал, когда взгляд Эвелин падает на совершенно необычное платье. Собственно, ничего необычного, по сути, в нем не было – средней длины, с длинными рукавами и вполне приличным декольте, но этот наряд все же выделялся на фоне всех остальных своим цветом. Если на соседних вешалках процветало буйство красок, то это платье, сшитое из ткани металлического цвета, матово поблескивало в приглушенном свете ламп, привлекая внимание своей уточненной простотой и элегантностью. Заметив заинтересованный взгляд Эвелин, консультант усмехнулась, подумав, что наконец-то ее старания увенчались успехом. Разборчивая блондинка явно уже мысленно примеряла наряд, к тому же платье подходило ей по размеру, а значит, без покупки она уже точно не уйдет. Взяв вешалку с платьем, довольная Шейла подошла к клиентке и произнесла, держа наряд обеими руками:
- Дотроньтесь. – Эвелин, с легким удивлением взглянув на консультанта, протянула руку и провела по ткани, после чего восторженно охнула. Мягкая, струящаяся ткань наощупь производила невероятное впечатление, прикосновение к коже было настольно приятным, что оторваться было просто невозможно и хотелось снова и снова почувствовать ее нежную фактуру.  – Камагуэйский шелк, - с гордостью добавила Шейла, хотя для Эвелин это ровным счетом ничего не объясняло. – Примерите?
Эвелин только молча кивнула в ответ и уже через несколько минут стояла в примерочной кабине, рассматривая свое отражение в зеркале. Глазомер не подвел Шейлу, платье и в самом деле пришлось впору, и сейчас шелк металлического цвета идеально облегал фигуру Эвелин. «То, что нужно», - эта мысль плотно засела в голове, и когда вежливая Шейла предложила примерить что-то еще, Эвелин снова покачала головой, но уже совершенно по другому поводу – ей больше ничего не нужно было. Пару минут она так и стояла, просто глядя на себя – кто бы мог подумать, что яркая, привлекательная девушка однажды выберет именно серый цвет, который сейчас очень точно отражал то, кем она являлась на самом деле. Эвелин уже не чувствовала себя человеком с абсолютно светлой душой, которым была еще совсем недавно, что-то в ней изменилось, возможно, в тот самый момент, когда она не справилась с искушением и впилась клыками в шею Дэвида, но и кровожадным чудовищем она тоже не была. Не светлая, но и не темная. Нечто среднее. Серое. И в этом не было ничего плохого, по крайней мере, Эвелин была уверена в этом. Улыбнувшись своему отражению, она в который раз провела ладонями по своему животу и бедрам, наслаждаясь мягким шелком и думая о том, что Дэвид наверняка оценит такое платье по достоинству.
- Я его покупаю, - произнесла Эвелин спустя еще несколько минут, покидая примерочную кабину и передавая платье консультанту.
Отказавшись от предложения дополнить наряд какими-то аксессуарами, Эвелин заторопилась обратно к Дэвиду. Времени прошло совсем немного, может быть минут двадцать или тридцать, это были совсем не те обещанные в шутку долгие часы ожидания, но все же заставлять его ждать дольше, чем это необходимо, ей совершенно не хотелось. Дэвид обнаружился сидящим в кресле, и Эвелин, подойдя к нему сзади, склонилась и обняла любимого за шею. Нежно поцеловав его в щеку, она прижалась щекой к щеке Дэвида и на мгновение даже закрыла глаза от удовольствия – прикосновение к обожаемому мужчине превосходило все, даже этот невероятный шелк, привезенный с другого материка, и сейчас все рецепторы буквально выли от наслаждения, требуя еще и еще. Не удержавшись и снова поцеловав Дэвида, Эвелин, по-прежнему продолжая прижиматься к его щеке, негромко произнесла:
- Я нашла свое идеальное платье! Осталось только расплатиться и сказать название отеля, чтобы они доставили туда покупку. Надеюсь, ты не слишком тут заскучал? – Затем, бросив взгляд на телефон в руках вампира, с улыбкой спросила: - Что интересного там пишут?

-Новости читал,- тут же, не задумываясь брякнул я, а потом непроизвольно улыбнулся.
-Ну, если конечно можно назвать новостями описание авторского, фантастического мира, автор которого явно вдохновлялся киношным сериалам о жестоких и развратных царях древности и гладиаторах, а так же циклом книг о планете гор и картинами художника Лу Рио. А так же невероятном холиваре на тему, есть ли место в ролевых играх подобным вещам, сексизму и прочим вещам вроде этого. Как оказывается, феминизм, похоже, популярен не только среди женщин,- я хихикнул, не слишком задумываясь, признаться, о том, а что думает об этом сама Эвелин. Почему не задумываясь? Не знаю, но скорее всего потому, что уже давно воспринимал ее как, извиняюсь за банальность, родственную душу, или говоря более современно – как «свою в доску». А потому мысль о том, что ее могут цеплять подобные вещи, даже не приходила мне в голову.
-Это отлично. Признаться, я был уверен что у тебя уйдет на это куда больше времени,- я бросил взгляд на чашку кофе, к которой так и не успел притронутся. Впрочем, тот, кажется, уже начал остывать, слишком я, похоже, увлекся чтением.
На миг я непроизвольно почувствовал странный поток эмоций от девушки, что приносила мне кофе, в которых читалось невысказанное удивление и внутренним чутьем поймал ее взгляд на себе, а точнее не своей одежде. И взглянув туда – тут же все понял. Моя одежда, дыра от ножа и темные пятна от высохшей крови. И если пиджак еще не сразу мог бросаться в глаза, то вот когда его полы распахивались открывая вид некогда белой рубашки? Непроизвольно улыбнувшись я расплатился кредиткой и продиктовал адрес всех сезонов, в котором мы остановились.
-Пожалуй, надо все же заскочить в соседний магазин и прикупить пару мне костюмов, один на вечер и один в который я переоденусь, пока люди вокруг нас не начали падать в обморок при види моей крови, или, чего доброго, не начали вызывать полицию. Так что, моя милая, похоже, это тебе придется ожидать пока твой жених будет шопится,- рассмеялся я, уводя свою невесту из бутика.
Далеко идти не пришлось, буквально следущая дверь вела в подходящий магазин. Ничего удивительного, мы были в центре Бордо. Много времени это не заняло, чистая сорочка и сносный костюм я выбрал почти сразу и тут же переоделся в него в специальной кабинке. С костюмом для свадьбы пришлось повозится чуть дольше. Точнее будет сказать, подходящую, немного старомодную и экстравагантную тройку я нашел сразу, но после этого пришлось немного пообщаться в местным портным, давай возможно меня «облапать» и сделать все необходимые замеры, дабы мой свадебный наряд сидел на мне не как мешок на деревенском чучеле для отпугивания ворон.
Тем временем я размышлял о том, чем нам лучше заняться вторую половину дня. Вид зимнего Бордо, почему-то меня совсем не радовал и сильно напоминал вид зимнего Валенштайна. Видно зима склонна делать все города похожими друг на друга как две капли воды. По большому счету гулять не сильно хотелось. С куда большим удовольствием я бы сейчас получив усевшись в мягкое кресло и любуясь своей любимой с блокнотом и карандашом в руках.

Эвелин улыбается, слегка потираясь своей щекой о щеку Дэвида и слушая его слова – она не слишком хорошо понимает, о чем идет речь, но делает себе отметку на будущее, что у него есть какое-то увлечение, о котором ей стоит узнать получше. А сейчас им уже пора, и Эвелин с сожалением размыкает объятия, выпрямляется и идет вслед за Дэвидом к кассе, где он расплачивается, а один из консультантов записывает адрес отеля, куда доставить покупку. Эвелин надевает свое пальто и смеется, когда Дэвид о том, что теперь настал ее черед томиться в ожидании, пока он будет выбирать костюм.
- Ну вообще-то тебе и в самом деле лучше переодеться, чтобы не привлекать лишнее внимание, - отвечает она, выходя на улицу и вдыхая морозный воздух. Недавнее недоразумение за завтраком, еще совсем недавно заставившее ее разозлиться настолько, что Эвелин была готова собственными руками убить человека, посмевшего напасть на Дэвида, теперь кажется ей всего лишь забавным курьезом, самым значительным последствием которого является испорченный костюм любимого мужчины. – А если мне на самом деле станет скучно, - лукаво продолжает она, - то я загляну к тебе в примерочную, чтобы.. гхм.. помочь сделать выбор, - многозначительно улыбается Эвелин, хотя ее лицо выражает абсолютную невинность.
Очередной бутик находится очень быстро – похоже, Бордо и в самом деле был настоящим раем для шопоголиков, и вот уже они снова оказываются в теплом, уютном помещении, где Дэвид уходит в сопровождении внимательного консультанта выбирать одежду, а Эвелин присаживается на диван возле небольшого столика. Отказавшись от предложенных напитков, Эвелин берет со столика один из глянцевых журналов и принимается его листать, однако ее внимание то и дело переключается с моделей, запечатленных на страницах журнала, на собственную руку, где в свете матовых ламп приглушенно сияет бриллиант в золотой оправе. Подумать только – еще вчера утром она жила в другом городе, чувствовала себя несчастной и жила лишь надеждой на очередную встречу с Дэвидом, а теперь она счастлива до безобразия, вот-вот станет его женой и будет засыпать и просыпаться в его объятиях. Иногда ей казалось, что это все неправда, мираж, какой-то запредельно приятный, сладкий сон, который исчезнет, стоит ей только проснуться и открыть глаза, и тогда Эвелин дотрагивалась кончиками пальцев до своего кольца – вот золотистый металл, хранящий тепло ее руки, вот сам камень, в руках неизвестного мастера превратившийся из неограненого алмаза в изумительный, кристально-чистый бриллиант. Кольцо было настоящим, как, впрочем, и все то, что с ней происходило, и все сомнения тут же исчезали.
Наконец, Дэвид возвращается, и Эвелин, отложив в сторону журнал, который так и не успела долистать до конца, поднимается ему навстречу, радостно улыбаясь.
- А ты не так уж и долго, - произносит она, рассматривая новый костюм Дэвида и подходя ближе. – И выглядишь замечательно! Куда теперь? Может, все же выпьем где-нибудь по чашке кофе? Пойдем!
Эвелин берет Дэвида под руку, хорошо зная, что от кофе он точно не откажется, к тому же со всеми приготовлениями, которые она только могла себе представить, было уже покончено. Предстоящая церемония по-прежнему держала ее в некотором напряжении, так как Эвелин совершенно не представляла себе, что там будет происходить, и хотя ей было очень любопытно, все же мучить Дэвида бесчисленными вопросами она не стала – осталось совсем недолго, и скоро она все увидит своими глазами. Выйдя на улицу, Эвелин осмотрелась по сторонам и кивнула в ту сторону, где виднелась небольшая вывеска, на которой была изображена чашка кофе.
Переступив порог заведения, Эвелин глубоко вдохнула царящий здесь аромат с привычными нотками корицы, мускатного ореха и ванили, и улыбнулась в предвкушении очередного праздника вкуса. Они с Дэвидом заняли столик у окна, после чего возле них тут же словно из воздуха материализовался официант и предложил им изучить меню. Эвелин, поблагодарив, взяла один из экземпляров и открыла его, после чего тут же замерла, удивленно вскинув брови – ассортимент был потрясающим. Изучая различные добавки и рецепты, по которым здесь готовили ее любимый напиток, Эвелин почувствовала волну неприятных эмоций и тут же непроизвольно нахмурилась, а затем осмотрелась по сторонам. Источник эмоций был найден очень быстро – совсем невдалеке сидела женщина, она была явно расстроена и то и дело подносила к глазам белоснежный платок, чтобы вытереть слезы.
- Интересно, что с ней случилось? – пробормотала Эвелин, продолжая смотреть на женщину. Она была сейчас счастлива, и, как многие счастливые люди, совершенно не задумывалась о том, что кто-то может вот в эту самую минуту испытывать абсолютно другие эмоции. И эта тоска, которая сейчас волнами исходила от женщины, вносила диссонанс в состояние Эвелин, что ей совершенно не нравилось.  – Иногда мне кажется, что от этих способностей один только вред, - продолжила она, уже обернувшись к Дэвиду. – Будь я простым человеком, я могла бы даже не заметить ее, а так… - Эвелин снова выразительно нахмурилась, давая понять, что происходящее ее огорчает, а затем заговорщицки посмотрела на Дэвида и произнесла, слегка нагнувшись вперед и понизив голос: - А давай ей внушим, что у нее все хорошо? Или вампирам не положено вмешиваться в дела людей?

-Положено, не положено, какая разница?- усмехается Дэвид, не слишком привыкший чтить какие то ни было правила, за исключением тех, что могли вызывать серьезные неприятности и проблемы. Но это был явно не тот случай. Он повернул голову и посмотрел на женщину, относительно молодую – немного за тридцать. Она была весьма мила, хотя легкие морщинки в уголках глаз уже начинали появляться.
-Только в начале, стоит выяснить, что с ней, как считаешь? Нельзя просто взять и внушить человеку что все хорошо… Ну т.е. конечно можно, но есть шанс что это будет крайне не убедительно,- продолжает он и берет Эвелин за руку. Похоже с заказом кофе придется подождать. Совсем чуть-чуть, вряд ли стрелки часов на стене отсчитают больше минуты или двух, хотя для вампиров?

Перед  Эвелин замелькали картинки жизни той самой женщины, позволяя заглянуть в ее прошлое и настоящее, в ее мир и ее переживания. Ей действительно было совсем немного за тридцать, точнее буквально вчера она отпраздновала свой тридцать второй день рождения. Вполне успешный дизайнер, работающий в рекламной компании. Жизнь? Замуж он вышла довольно рано, ну или ей так казалось. В девятнадцать, за мужчину, которого она считала подходящей партией. С ним было комфортно, он был активный, занимался своим бизнесом и был весьма перспективным. В жизни все оказалось, конечно, все немного сложнее. Были взлеты и падения, времена когда они буквально купались в деньгах и когда находились на пороге бедности, в долгах вызванных неудачами в бизнесе, с трудом сводя концы с концами. А еще у них было двое детей, старшая, двенадцати летняя девочка и сынишка девяти лет. Так или иначе, девушка считала что жизнь ее была вполне счастливой и удавшейся. Вот разве что в последние годы, во времена когда они мало по малу начали вылезать из долгов и их «финансовая» жизнь начала нааживаться, муж увлекся всякими психологическими и изотерическими практиками и даже, кажется, попал в секту. Нет, ничего такого страшного, как иной раз рисуют в новостях.
Немного медитации и какой-то йоги, или воде того. И не то, что бы ее это смущало, но в результате он как-то совсем от нее отдалился. И все равно, это не слишком волновало ее, у нее были ее дети, ее радость! И интересная работа. И все было нормально, «как у всех» говорила она себе. Но где-то пол года назад все изменилось. К ним на работу пришел молодой практикант – совсем молодой мальчик, восемнадцати лет. Четырнадцать лет – вот какая была разница между ними! Но... Впервые за свою жизнь она вдруг поняла, что никогда до этого не любила! Не любила и не знала об этом, не испытывала всепоглащающей, сжигающей страсти! Но теперь она знала это очень хорошо, ведь она воспылала этим самым чувством к этому юноше. Молодой и не опытный, открытый и легко идущий на контакт. Он рассказывал ей о себе, о своей несчастной любви. Впрочем, жаловался он ей не слишком долго, и она понимала почему. Ловя на себе его взгляды, она начала понимать что происходит... И это одновременно радовало и пугало ее! До дрожи в коленях   острой бои в груди!
И наверное это было закономерно, а может нет? Но вчера, на ее дне рождения они наконец поцеловались! Впервые и это было по настоящему волшебно. Немного алкоголя на один вечер убрали невидимый барьер!
А вот сегодня? Сегодня она совершенно не знала, что ей делать! Муж, дети, и мальчишка, которому, по совести, она была совершенно не парой! Но что ей теперь делать? Как заставить себя не думать о нем? Душа разрывалась от боли и мук совести!
Картинки наконец исчезли, а Миллер с любопытством посмотрел на свою спутницу.
-Ну и что ты хочешь ей внушить?- спросил он немного лукаво.

Дэвид берет ее за руку, и в следующий момент Эвелин полностью погружается в чужое прошлое. Ощущение просто удивительное – она словно проживает жизнь другого человека, чувствует эмоции и переживания этой незнакомки, но при этом четко понимает, что она по-прежнему остается самой собой. Мелькают обрывки воспоминаний о прошлом, появляются и исчезают лица людей, с которыми когда-либо общалась незнакомка, вспыхивают и тут же гаснут яркими вспышками эмоции, которыми сопровождались самые запоминающиеся события жизни этой женщины. И из всего этого постепенно, словно из отдельных фрагментов паззла, складывается общая картина ее жизни, а заодно и выясняется причина, по которой вполне успешная и состоявшаяся молодая леди сейчас сидела в полном одиночестве, вытирая слезы и пребывая в замешательстве. Недовольство, которое только что чувствовала Эвелин, моментально уступает место сочувствию, а на глаза наворачиваются слезы – до того ей становится жаль незнакомку. Она поворачивается и бросает быстрый взгляд в сторону женщины, которая в этот момент снова подносит белый платок к глазам и тяжело вздыхает, и Эвелин, тоже вздохнув вслед за ней, тут же отворачивается и смотрит на Дэвида.
-  Возможно, я идеалист, но все же я думаю, что нужно ей внушить, чтобы она не сидела здесь и не теряла время даром, - произносит Эвелин, несколько раз моргнув, прогоняя слезы. – Не стоит жертвовать своей любовью в угоду распространенным стереотипам, как и не стоит бояться общественного мнения, это слишком большая ценность, чтобы вот так просто отказываться от нее. По-моему, ей не удастся вернуть внимание мужа, раз он уже однажды променял ее на что-то более интересное, дети когда-нибудь вырастут и заживут своей жизнью, она останется одна, и вот тогда она наверняка вспомнит об этом парнишке, но будет уже поздно.
Эвелин замолкает, снова бросая взгляд на женщину через плечо, после чего поворачивается обратно к Дэвиду, ловя себя на мысли, что совсем недавно была в похожей ситуации.
- Я жалею о каждой минуте, которую провела вдали от тебя, - мягко произносит Эвелин, глядя в глаза любимого и слегка сжимая его ладонь. – Месяц назад идея взять небольшой тайм-аут, разобраться в себе и попытаться смягчить неприятные для бывшего парня новости показалась мне правильной, но теперь я понимаю, что это была откровенно глупая затея. Такие новости всегда обрушиваются, словно гром среди ясного неба, к ним невозможно подготовиться заранее, и пострадавшая сторона в любом случае будет чувствовать себя обиженной и преданной. Да и разбираться в себе по большому счету не было необходимости, все было понятно с самого начала, и я только зря потратила драгоценное время, которое мы могли провести вместе. Но, - Эвелин лукаво улыбается, - это все в прошлом, к тому же у нас впереди много времени, чтобы наверстать упущенное, в конце концов, что такое месяц по сравнению с вечностью? А вот у нее, - Эвелин, не отводя глаз от Дэвида, кивает головой в сторону незнакомки, - нет столько времени, а потому его нужно ценить и не растрачивать на всякие пустяки вроде того, чем она сейчас занимается. Поэтому я бы внушила ей… - Эвелин ненадолго задумывается над формулировкой, после чего улыбается и продолжает: - Я внушила бы ей немного смелости, чтобы она сумела поступить так, как ей на самом деле хочется, а не так, как требуют обстоятельства. Если она будет чуть смелее, то еще немного посидит здесь, - принимается фантазировать Эвелин, слегка оживляясь и постепенно возвращая себе хорошее настроение, - затем отложит в сторону свой платочек, сходит умыться холодной водой, потом подкрасит губы, возьмет телефон и наберет номер этого парня. Назначит ему свидание, забудет про совесть и зайдет куда дальше, чем просто поцелуи, сделает счастливым этого парня и станет счастливой сама, а потооооом… - на распев произносит Эвелин, слегка пожимая плечами, - потом, конечно, им придется столкнуться с определенными трудностями, ее муж будет наверняка не в восторге, дети тоже, но ведь она будет уже не одна, они вдвоем обязательно со всем справятся. По крайней мере, мне хотелось бы думать, что именно так все и произойдет. А что бы ты ей внушил? – с улыбкой спрашивает Эвелин, переплетая свои пальцы с пальцами Дэвида.

Грусти я не испытываю – я давно перестал позволять таким мелочам влиять на мое настроение. Да и жалко мне ее, тоже, не было. Тем не менее? я очень хорошо мог понять мою Эвелин и ее переживания. В ее возрасте я был не менее эмоционален, а может и наоборот! Вот только было это полторы тысячи лет назад.
И все таки, возраст дает о себе знать – мой цинизм – это неизбежное зло, цена долголетия. Я с легкой грустью гляжу на свою спутницу, слушая ее оптимистичные рассуждения, стараясь не выдать собственного скептицизма. В тоже время я понимаю – эта женщина - всего лишь человек. А это, в конечном счете, значит, что эта самая дорожка, к которой, безусловно, и я бы ее подтолкнул – дорога в одиночество. Но одиночество – это цена, которую заплатит эта женщина за страсть и счастье что сможет испытать. За те чувства и эмоции, которых у нее небыло раньше и не будет, если она не сделает тот самый, не однозначный по сути выбор.
-Что бы я ей внушил? Забыть о стыде и предрассудках! Встать, выйти из этой двери, найти того парнишку и сегодня же, соблазнить его. Дать волю собственным желаниям и страсти, и пусть весь мир подождет, - я усмехнулся чуть шире.
-Я не верю в счастливый конец для это пары, но ты совершенно права. Сейчас она попросту теряет свое время, которого у людей и без того не слишком много. Жалеть о случившимся бессмысленно. А жалеть о несбывшемся- ужасно! И не важно что ее ждет в будущем, сейчас ей действительно стоит ловить момент,- я ненадолго задумался, пытаясь представить возможные исходы и будущее этой женщины. Сможет ли она признаться своему мужу? Круто переменить свою жизнь? Вряд ли, ей не позволит материнский инстинкт и привитые с детсва преставления о нормах морали и стыд. А потому? Потому исход, вероятно, будет один. Измены, измены, измены. Ровно до тех пор, пока это будет возможно. Парень будет желать иного, будет просить ее, но она будет непреклонна. В то же время, это сделает их страсть ярче и долговечнее. Запретный плод сладок, да и пресытится по настоящему друг другом у них не будет возможности. А время будет идти, неумолимо добавляя морщин на ее лице. И однажды, когда ее дети немного подрастут, а этот парень начнет отдаляться и заглядываться на более молодых девушек, она вдруг поймет, что готова, что все равно хочет жить с тем мальчишкой. Но окажется, что уже слишком поздно. И тогда она возненавидит! Возненавидит этого парня и собственного мужа, и несмотря на то, что это уже не будет иметь смысла – разрушит собственную семью. Разрушит отношения и со своим молодым человеком не оставив шанса даже на дружбу. Соберет чемодан и уедет подальше!
Впрочем, это лишь мои фантазии, кто знает, как оно будет на самом деле? А потом нам приходится немного отвлечься от нашего разговора и размышлений, и все же сделать заказ у подошедшего официанта. Молодой, чернявый паренек удалятся, записав наши пожелания и только после этого я снова решаю заговорить.
-На самом деле, я думаю, ей стоит внушить кое-что другое. Не нужно ей сейчас звонить тому парню, это успеется. Пожалуй, я бы внушил, что ей давно уже пора расстаться с собственным мужем. Стать свободной и не сожалеть об этом. В противном случае, ее возможное счастье будет всегда отравлено горечью стыда и чувства вины. Как думаешь? Впрочем, быть может я и ошибаюсь. Может ей просто нужна интрижка?

- Расстаться с мужем? – с усмешкой переспрашивает Эвелин, слегка вскинув брови и нарочито удивленно хлопнув глазами. – Дэвид, а как же мужская солидарность? – начинает она подшучивать над любимым, окончательно сбрасывая с себя пелену чужих негативных эмоций. – Может, наоборот, надо внушить ей, чтобы она поскорее вернулась домой, приготовила мужу обед, вступила в его секту, чтобы разделить его увлечения, и больше никогда не засматривалась на молодых парней?
Эвелин снова поворачивается в сторону сидящей за соседним столом женщины и несколько мгновений задумчиво рассматривает ее, мысленно примеряя на нее образ легкомысленной красотки, склонной к кратковременным увлечениям.
- Просто интрижка? – все также задумчиво произносит Эвелин, продолжая держать Дэвида за руку. – Нет, мне кажется, что ей это не подходит, - говорит она, отворачиваясь и снова глядя на своего возлюбленного. – Если бы она хотела просто интрижку, она бы не стала переживать, а уже вовсю наслаждалась бы обществом этого парня, а так… Она чересчур серьезна для мимолетных романов и слишком сейчас подавлена тем, что чувствует, разрываясь между долгом и зовом сердца. Так что… - Эвелин пожимает плечами и улыбается, - нет, я не думаю, что ей такое подойдет.
Ее рассуждения прерывает повторное появление официанта, который ставит на стол две чашки кофе и десерт. Эвелин отпускает руку Дэвида, пододвигает к себе одну из чашек и помешивает ложечкой сахар.
- Забавно, только что я говорила, что от способностей много вреда, а теперь благодаря тебе я уже так не думаю. Наверное, это очень интересно – иметь возможность вот так легко и просто заглянуть в чужую жизнь, жаль, что пока мне это недоступно. – Она замолкает на несколько мгновений, затем улыбается, а потом и вовсе начинает тихо смеяться. – Боже, как же мне будет тяжело удержаться и не вмешиваться не в свое дело! А как тяжело будет не начинать сеять доброе и вечное! – Эвелин даже зажмуривается от смеха, ведь хорошо знает, что очень любопытна и что сдержаться ей на самом деле будет сложно. – Это будут просто адские муки, - добавляет она, вытирая выступившие от смеха слезы.
Отсмеявшись, Эвелин, хоть и продолжает то и дело улыбаться, все же подносит чашку кофе к губам и делает глоток, после чего вспоминает про женщину, вызвавшую ее интерес.
- А может, это мы слишком серьезные? – возвращается Эвелин к первоначальной теме. – Сразу решили, что нужно ей внушить делать какие-то кардинальные перемены, но, может, все гораздо проще? Может, все, что ей нужно, это позвонить двум-трем хорошим подругам и устроить клевое пати? Сходить с ними на шоппинг, например. Конечно, самое красивое платье им уже не достанется, потому что мы его купили не так давно, - шутит Эвелин, - но я уверена, что в местных бутиках найдется еще немало всяких вещей, способных порадовать любую, даже очень расстроенную женщину. Потом они могли бы посетить салон красоты или спа-салон, отдохнуть, расслабиться, а затем всей компанией поехать в какой-нибудь клуб и как следует повеселиться. Разговаривать, вспоминать всякие смешные и трогательные случаи из прошлого, танцевать и пить вино, которое создаст иллюзию, будто все хорошо. – Она ненадолго замолкает, делая еще один глоток кофе. – Может, все, что ей сейчас нужно – это небольшой отдых, но не такой, когда она в одиночестве плачет, а другой, активный, веселый и обязательно в окружении тех людей, которым она небезразлична?

-Нет, милая, на счет интрижки – боюсь все намного сложнее. Воспитание, благочестие, правильность... Вспомни сама, ты два месяца боялась ко мне прикоснуться. Что тебя останавливало? А ты ведь по большому счету не была связанна реальными обязательствами. А у этой женины есть муж, есть дети. Так что, для нее ввязаться в интрижку – это не маленький шаг! Самое трагичное в этом, что время быстротечно, по крайней мере для людей.  Быстротечность момента - это аксиома. Жизнь - это сейчас. Нет никаких потом.  Но часто люди понимают это, если понимают – слишком поздно!
Не выпуская руку любимой, Дэвид свободной рукой взял чашку кофе и сделал небольшой глоток. Тут же на лице его образовалась довольная улыбка.
-Неплохо. Кстати, первый лет сто, после того как я этому научился, только этим и занимался. Имеется ввиду, вмешивался в чужие жизни. А не добро творить. Думаю и ты будешь,- усмехнулся он.
-А вот добро творить – дело не благодарное. Серьезно, вот мы немного посмотрели на эту ситуацию. Где тут добро? Что для нее будет добром? Отправить ее к подругам, что бы напиться и забыться на вечер? Но ведь завтра для нее все продолжится. Мало по малу она с этим справится, конечно. Никакой трагедии тут нет. Хотя... До конца своих дней она будет думать о том, что было бы, если бы? Сожаление о несбывшимся! Так это называется – и это настоящая трагедия. И дело даже не в факте упущенной возможности. А в ее осознании. По большому счету, не так важно, есть ли какое-то будущее у отношений этой женщины и того парня. Ошибка это или нет. Важно попробовать! Что бы жизнь пылала всегда жарким огнем, а не едва тлела блеклым существованием...
Глаза Миллера сейчас сверкали каким-то возбуждением, даже яростью. Похоже наружу лезла его привычное Я, «возмущенное» историей этой женщины. И заодно, чего греха таить последним предположением Эвелин. Впрочем это не мешало смотреть на нее все с тем же обожанием, которое, по большому счету, не покидало его на протяжении всего их знакомства.
-В общем я думаю небольшой отдых ей не поможет. Впрочем, я не настаиваю,- немного лукаво закончил Миллер.

Эвелин довольно улыбается, когда Дэвид подтверждает ее догадку насчет того, что женщина, за которой они наблюдают, отнюдь не легкомысленна. Ей приятно осознавать, что она оказалась права, хотя и читать людей, словно открытую книгу, с такой легкостью, как это делает Дэвид, Эвелин еще не под силу. Помнит она и о том, как на самом деле боялась прикоснуться к любимому, ведь Дэвид - это искушение в чистом виде, нет ничего любимее, роднее и желаннее, чем он, и все это время Эвелин была уверена, что если позволит себе хотя бы один раз нечто большее, чем просто взять его за руку, то уже не сможет остановиться, а ее намерение повести себя правильно и быть честной с тем, кто о ней позаботился в один из самых тяжелых моментов жизни, разлетится вдребезги. От этих воспоминаний она хмурится, переводит задумчивый взгляд то на женщину, по-прежнему вытирающую слезы, то на Дэвида, и мысленно примеряет к себе то, что сейчас переживает незнакомка.
Вспоминая собственное прошлое, Эвелин понимала, что, хоть и не сразу поступила так, как хотела, но она всегда отчетливо осознавала то, каким видела свое будущее после встречи с Дэвидом, а вынужденное ожидание было всего лишь данью уважения другому человеку. Она всегда знала, чего хочет, ясно и четко понимала, что любит Дэвида, и по сути сделала свой выбор сразу же в первый день их знакомства, а все остальное было лишь временными затруднениями на пути к воссоединению с ним. И в очередной раз переведя взгляд на незнакомку, Эвелин подумала о том, что и эта женщина в глубине души уже знает, как хочет поступить, и если ей что-то нужно внушить, то это мужество принять собственный выбор, в чем бы он не заключался. Помедлив еще пару секунд, Эвелин решительно отставила чашку кофе, встала из-за стола и направилась к женщине.
- Вы позволите? - мягко поинтересовалась вампирша, подойдя поближе и пододвинув себе свободный стул. Впрочем, ее слова были не более чем способом начать разговор, на самом деле Эвелин и не думала дожидаться разрешения, вместо этого она сразу уселась за стол и улыбнулась женщине. – Знаете, у меня сегодня самый лучший день в жизни, - Эвелин приподняла руку, на которой красовалось помолвочное кольцо, и продемонстрировала украшение собеседнице, ясно давая понять, в чем заключается причина для радости. – Я очень счастлива, мне больно видеть, как кто-то страдает, и поэтому я хочу дать вам совет. – Эвелин подалась чуть вперед и накрыла ладонью с кольцом руку незнакомки, слегка сжав ее пальцы. – Вы находитесь на распутье и думаете, будто совершенно запутались, но это не так. В глубине души вы уже все решили и точно знаете, как нужно поступить, однако вас что-то сдерживает. Вы боитесь ошибиться, однако на самом деле нет правильного или неправильного пути, но есть путь, пойдя по которому, вы обретете счастье, а ваша жизнь будет наполнена покоем и гармонией. Просто сделайте то, что уже решили, и ничего не бойтесь.
Незнакомка слушает Эвелин со смешанными чувствами, в которых преобладает недоумение. Она не понимает, что от нее нужно этой девушке, и откровенно пугается ее странной проницательности, но все же смотрит сначала на ее кольцо, а затем снова переводит взгляд на Эвелин, чувствуя, как в душе поселяется зависть. Впрочем, в ее случае это чувство вовсе не является разрушительной силой, скорее, наоборот, и женщина впервые за последнее время задумывается о том, что она хочет быть такой же, как эта девушка – светиться изнутри от счастья, улыбаться и радоваться жизни. Ровно на одно мгновение она позволяет себе побыть честной самой с собой, признавая, что и в самом деле знает, что делать. А заодно и позволяет себе помечтать о том, что действительно поступит так, как желает в глубине души, и беспросветная тоска, охватившая запутавшегося человека, освещается крохотным огоньком надежды, чем моментально пользуется Эвелин, все это время чутко прислушивавшаяся к тому, что происходит с собеседницей. Она не умеет внушать людям чуждые мысли, Эвелин способна лишь усилить то, что человек уже чувствует, и сейчас все ее усилия направлены на то, чтобы из маленькой искорки надежды раздуть целое пламя, в котором сгорят все сомнения.

- У тебя все получится, - внушает женщине Эвелин, глядя ей в глаза.

- Нет! – пытается подсознательно сопротивляться незнакомка.

- Ты уже все решила, просто прими это.

- Нет.

- Ты знаешь, чего хочешь!

- Нет…

- Действуй!

- Нет…

- Да-да-да!

Женщина тяжело сглатывает и смотрит на Эвелин так, будто только что заметила ее присутствие. В темных глазах незнакомки уже нет слез, совсем наоборот, в ее взгляде появляется уверенность, а тоска начинает постепенно отступать под натиском решимости. Женщина впервые за все это время слабо улыбается, затем немного суетливо хватает свою сумочку, вытаскивает оттуда несколько купюр, кладет их на стол и резко вскакивает с места.
- Мне… Мне пора идти… Простите, - сбивчиво бормочет она и тут же бросается к выходу из кофейни, то и дело срываясь с быстрого шага на бег.
- Возмутительно! – начинает бушевать Эвелин, проводив незнакомку взглядом до дверей и вернувшись обратно за стол к Дэвиду. – Ты видел это??? Сбежала на самом интересном месте! А я ведь так хотела узнать, что же она решила! – Нахмурившись, она берет в руки чашку и делает глоток кофе. – Напомни мне, пожалуйста, что в следующий раз нужно сначала жертву своей доброты привязать к стулу, а потом уже внушать ей что-то хорошее, - почти серьезно ворчит она и горестно вздыхает. – Интересно все же… Семья или тот парень…
Вздохнув еще раз, Эвелин ставит чашку на стол и бросает быстрый взгляд на Дэвида. Все эти разговоры о чужой семье заставили ее задуматься о том, что вообще-то у Дэвида тоже есть семья, частью которой она вот-вот станет, а она, в общем-то, ничего не знает об этой стороне его жизни.
- Эммм… Дэвид, а у тебя ведь тоже есть семья, - тихо произносит она, начиная слегка волноваться. – Ты когда-то упоминал о внуке, значит, есть дети, да и внук, наверное, не один… Как думаешь, как они все отнесутся к тому, что ты… Ну ты и я… Мы поженимся… - Она неловко пожимает плечами, совершенно неожиданно обнаружив, что довольно сложно описать то, что ее сейчас волнует. – Я ведь очень молода, да и вампиром стала совсем недавно… Может, я им не понравлюсь?

-Возмутительно?- Дэвид смеется не в силах сдержаться, умиляясь возмущению своей любимой.
-Даа, привязывать – это хороший вариант! Знаешь, люди ведь по большей части, совершенно не выносят советов! Так что удивительно что она вообще стала тебя слушать,- он наконец перестает смеяться, но на его губах все еще играет веселая улыбка. А в глазах читается умиленное обожание.
-Знаешь, все таки ту чудо!- протянув руку он ненадолго касается руки Эвелин.
-Семья? Хм... Да, пожалуй можно и так сказать.  Знаешь, на то что бы перечислить всех моих родственников наверное не хватит и дня,- шутит он, а потом ненадолго умолкает, о чем-то задумываясь.
-Знаешь, совершенно не важно, как они к тебе отнесутся, на самом деле. Кому то наверное не понравишься, кому-то наоборот,- уже совсем серьезно и как ни странно, честно ответил он.
-Никто из моих родственников никогда не станет указывать мне что делать или не делать, вне зависимости от того, нравится им это или нет. Они просто знают, что это бесполезно. Знают не по наслышке. Знают, что я все равно сделаю как захочу. И наверное это нельзя назвать таким уж хорошим качеством. В моей семье это наверное уже даже легенда. Видишь ли... Очень давно я основал свой клан. Он существует и поныне, наверное это и есть семья. Как в прямом, так и переносном смысле. Но факт что в том, что однажды, я просто бросил их. Не задумываясь о возможных последствиях, о том, что это может кому то навредить,- в глазах вампира на миг мелькнули грустные нотки, быть может он даже сожалел? Кто знает, но Эвелин, кажется, никогда еще не видела такого выражение на лице Миллера.
-Мне хотелось уйти и только это имело значение. И я ушел. Несколько сотен лет никто из них даже не знал, жив я или нет, тем более где я мог быть. Так что на фоне тех событий, все остальные мои выходки кажутся моим родственникам – сущей забавой. Прости за прямоту. Так что, тебе точно не стоит волноваться о таких пустяках, как одобрения нашей свадьбы со стороны моих родственников.
-Впрочем, это у нас в каком-то смысле, семейная черта. Может не так кардинально как я, но все в мной семье очень ценят личную свободу и свободу выбора. Это далеко не всегда удобно, например, с политической точки зрения. Но раз уж это не изменилось за дюжину веков, вряд ли изменится и теперь. Знаешь, один из моих любимых внуков. Леонард Дорфи, тот самый, на чьем самолете мы прилетели в Бордо, сейчас встречается с безымянной ведьмой. И он относится к ней столь трепетно, что я не удивлюсь что в конченом итоге женится на ней. Там конечно своя история, но главное другое. Дэвид официальный глава Черного Дракона, и будь это какой-то другой клан, вполне возможно, вопрос его брака должен был бы решаться исключительно с политической точки зрения. Ну знаешь... Выгодные союзы и все такое.  Только в моей семье так обычно не делается. Эта девушка совершенно бесполезна для клана, но ему тоже, скорее всего, никто не скажет ни слова. А я? Я собственно никто в Драконе. Я просто история, не более.
Дэвид наконец закончил, и со слегка отрешенным видом, кажется он все еще прибывал в каких-то воспоминаниях о прошлом, не слишком то веселых. Взяв чашку он отпил кофе, затем наконец снова улыбунлся.
-Ну а ты? Как твои родители отнесутся к твоему довольно скоропалительному поступку? Мы как-то даже пропустили знакомство с твоими родителями...

Дэвид ненадолго задумывается над ответом на вопрос, который ее сейчас так волнует, но этих коротких мгновений вполне хватает, чтобы тревога, охватившая Эвелин, усилилась еще больше. И когда любимый все же начинает говорить, она внимательно слушает, ловя каждое слово и очень боясь услышать нечто неприятное. Впрочем, Дэвид довольно быстро заставляет ее едва заметно улыбнуться, когда говорит, что родственникам уже хорошо известно о том, что пытаться повлиять на него бесполезно, и Эвелин немного успокаивается, узнав об этом, а заодно и слушая историю его семьи. Ее очень интересует все, что связано с Дэвидом, ведь, несмотря на то, что познакомились они больше месяца назад, обстоятельства сложились так, что они почти не общались, и хотя Эвелин любила его всем сердцем, она почти ничего не знала о нем. И сейчас с удовольствием слушала его историю, вот только некоторые воспоминания были явно неприятными, и когда в глазах Дэвида мелькает грустное выражение, Эвелин тут же накрывает ладонью его руку и слегка сжимает ее.
Она ничего не произносит вслух, но легкое рукопожатие красноречивее всяких слов, которые только можно было подобрать в качестве утешения – я здесь, я рядом с тобой, ты больше не один, и если тебя что-то печалит, то я готова разделить это с тобой и сделать все, что угодно, только бы это перестало тебя мучить и навсегда осталось в прошлом. Не расспрашивает Эвелин и о том, что заставило Дэвида покинуть свою семью, так как хорошо понимает, что это наверняка трагическое событие, и просто не хочет затрагивать эту болезненную тему. Возможно, когда-нибудь он все равно расскажет ей об этом, а если нет, то Эвелин не будет пытаться ничего выяснить – ей просто это не нужно, и вместо того, чтобы бередить старые раны, она постарается наполнить жизнь Дэвида новыми событиями, яркими красками и приятными эмоциями, которые однажды просто вытеснят плохие воспоминания, не оставив от них и следа.
Когда речь заходит о Леонарде, Эвелин все же не выдерживает и улыбается – она уже знает, сколько лет Дэвиду, но так и не привыкла к тому, что у него есть внуки, ведь он так молодо выглядит, а она все еще мыслит как обычный человек.
- Мне очень повезло, что в твоей семье царят такие либеральные порядки, - произносит Эвелин, немного грустно усмехаясь: - ведь с точки зрения клана я, наверное, еще бесполезнее, чем эта ведьма. Она хотя бы колдовать умеет, а я только вчера впервые попробовала кровь из вены, хотя если бы ты не помог мне, то я вряд ли бы решилась на это.
- Не говори так, - снова слегка сжав его руку, говорит Эвелин, когда Дэвид описывает свое место в клане. – Ты основал клан, создал семью, наверняка опекал их и заботился, и то, что твои потомки сохранили семью после твоего ухода, говорит о том, что ты хорошо справился со своими обязанностями. Они наверняка о тебе беспокоились, все время помнили и были очень рады твоему возвращению, - продолжает она.
Конечно, на самом деле все могло быть иначе, но Эвелин сейчас очень хотелось верить, что в семье Дэвида царят именно такие порядки и что вампиры, пусть и были по натуре хищниками, все же к своим родственникам относились с теплотой и заботой.
– Впрочем, - лукаво прищуривается Эвелин, глядя на Дэвида, - это даже и хорошо, что ты не глава клана! Потому что в таком случае ты был бы, наверное, очень занят, и для меня у тебя оставалось бы не так уж и много времени, так что это очень даже здорово, что ты отдалился от дел и совершенно свободен.
Услышав вопрос, как ее родители воспримут новость о том, что их единственная дочь вышла замуж, при этом ничего им не сказав и даже не представив своего жениха, Эвелин даже зажмуривается на несколько мгновений в притворном ужасе, а потом тихо смеется, глядя на Дэвида сияющими от веселья глазами.
- Это будет… Не знаю… Наверное, это будет просто эпично, - отвечает она, продолжая улыбаться и представляя себе удивленные лица родителей. – Мама и папа совершенно точно будут в шоке, потому что если от кого-то они и могли ожидать подобного поступка, то, скорее, от моих старших братьев, но никак не от меня. Но они… - Эвелин на мгновение задумывается, подбирая слова: - понимаешь, родители любят нас, заботятся и желают нам только хорошего. У меня трое старших братьев, и когда я родилась, мама оставила работу и посвятила себя детям, а отец приложил массу усилий, чтобы мы ни в чем не нуждались, могли выбрать дело себе по душе, получить хорошее образование и построить свою жизнь так, как нам бы хотелось. Правда, у меня были несколько другие планы, нежели становиться вампиром - усмехается она, - хотя теперь я, разумеется, только рада тому, что со мной это все произошло, ведь в противном случае моя жизнь могла сложиться как-то иначе, и я, возможно, никогда бы не встретила тебя. А мои родители… Они наверняка примут мой выбор, если поймут, что с тобой я счастлива, - произносит Эвелин, становясь серьезной. – А они это точно поймут, потому что это так и есть. Кроме того, ты наверняка им понравишься, - добавляет она, снова улыбаясь, - к тому же я собираюсь позвонить им, правда чуть позже, и все рассказать, так что когда мы решим съездить в Валенштайн, они будут уже морально готовы к знакомству с тобой. Правда, я не очень рвусь обратно в этот город, - говорит Эвелин, слегка содрогнувшись от нахлынувших воспоминаний, - я, конечно, буду скучать по своим родным, но с этим местом связано так много негатива, что я совсем не расстроюсь, если мы какое-то время поживем здесь или еще где-нибудь. Ну если ты не против, конечно! Мы могли бы куда-нибудь съездить, немного попутешествовать, а можно и остаться здесь, правда, тебе придется, наверное, посадить меня под замок, так как существует приличный шанс, что я потрачу все деньги в местных бутиках, и тогда нам придется искать работу или же обыграть казино, - смеется Эвелин, затем, чуть склонив голову, спрашивает: - У тебя есть какое-нибудь место, куда бы ты хотел отправиться? Место, где ты любишь бывать, где тебе всегда хорошо и спокойно?

-Ты так говоришь, как будто это что-то плохое,- усмехается Дэвид, а потом вдруг становится серьезным и даже грустным.
-Если я и сожалею о том что ушел тогда, то вовсе не из-за клана. Вся эта власть и ответственность – это не для меня. Я ведь тот еще оболтус,- он снова криво усмехается, но кажется он все еще грустит. А ведь в этот самый миг, вероятно, он раскрывает своей любимой одну из самых страшных своих тайн. Не в том смысле – что это действительно был большой секрет. Но эта была та самая правда, о которой он, как правило, и сам себе не был готов признаться.
-Но быть отцом, это та разновидность отвественности, которую сложно игнорировать. И даже когда твои дети выростают и становятся взрослыми, ты все равно, в каком-то смысле чувствуешь, что отвечаешь за них. Так уж вышло, что мое место занял один из моих сыновей. И спустя время, к слову, довольно продолжительное, его и его семью убили... Убил другой мой сын. Иногда я думаю... Не могу не думать, что возможно я мог этому помешать. Я знаю, что ни в чем не виноват, но смерть собственного ребенка – это всегда не просто для родителя. Понимаешь? Тем более так...
Еще некоторое время Дэвид где-то витает далеко. Очень далеко, а потом наконец снова улыбается. Не слишком широкой, но искренней улыбкой.
-В любом случае, все это давно в прошлом,- а в поршлом ли? Впрочем, говорить о том, что Дэвид и Имирэ как раз таки сейчас занимаются поиском его возможно и не умершего сына, он не спешит. Зачем это его девочке? Тем более в день свадьбы? Даже уже то что он успел взболтнуть, возможно было лишним. С другой стороны, для него, наверное, это был своего рода ритуал. Ритуал доверия. Это была далеко не так история, которую он рассказывал направо и налево, напротив, возможно это был самый темный уголок его души с его собственного восприятия. Да, со стороны кого-то другого, это было бы вовсе не так, моментов в жизни Дэвида за которого ему можно было бы винить и несколько раз приговорить к смерти, по большому счету, было не мало. С точки зрения общепринятой морали, по крайней мере. Но сам он никогда не сожалел о том что делал. Это просто было не в его духе. Не вписывалось в его жизненную философию. А вот смерть сына – была тем самым исключением, когда он не мог сказать со стопроцентной уверенностью, что ни о чем не сожалеет.
-В таком случае, знакомство с твоими родителями, полагаю, нам придется отложить на неопределенный срок. Не слишком вежливо, конечно, с моей стороны, игнорировать твоих наверняка чюдесных, во всех отношениях родственников, но раз уж ты не хочешь пока возвращаться – значит делать мы этого не будем. Вот как раз по путешествовать – мне кажется был бы весьма неплохо. И честно говоря, задерживаться в Бордо на долго, я бы не хотел. И вовсе не потому что мне жалко денег – трать на здоровье! Деньги это вообще не проблема. Просто не люблю этот город в это время года. Тут хорошо весной или летом. И даже осенью... Но не сейчас. И ты кстати попала в точку! С моими способностями нам достаточно зайти в любое казино, что бы разжиться неплохой суммой. Но полагаю, до этого не дойдет. В последний раз когда я работал, мне удалось заработать несколько миллионов, и большая их часть все еще осталась. Сам удивляюсь, обычно эти бумажки исчезают куда быстрее. Ну, надеюсь ты поможешь мне справится с этой проблемой!- на этот раз Дэвид уже смеется куда задорнее.
-Ну а что до того, куда бы я хотел отправится дальше? Как минимум куда нибудь, где тепло. Есть много мест которые я бы хотел тебе показать. Я и сам не знаю... Можно конечно свозить тебя остров моего клана. Океан, пляж, чистый песок, у меня там есть домик. Правда не слишком много достопримечательностей, наверное. Хотя? С какой стороны посмотреть. А ты? Куда бы хотела отправиться? Есть такие места? Можно например все же сьездить в ту самую кофейню, в которую я приглашал тебя в день нашего знакомства. И вообще на Аркануме много интересных мест, которые можно было бы посмотреть. Да и в целом мире, если разобраться. Куда бы ты хотела отправится, ну не знаю. Завтра? Или через пару дней?

Трагедия, случившая давным-давно, все еще не отпускает Дэвида из своих цепких когтей, и Эвелин с болью в сердце наблюдает за тем, как на его лице по-прежнему лежит отпечаток грусти, а в глазах мерцает непривычно тоскливое выражение. Она слушает его, не перебивая, не задавая никаких вопросов и даже не пытаясь вслух сказать о том, как ей жаль, что с ним все это произошло. Эвелин уверена в том, что откровенность Дэвида, его желание поделиться с ней тем, что его мучает, наверное, в течение долгих лет, а может, и целых столетий – это еще один шаг к тому, чтобы стать ближе, стать единым целым и разделить на двоих все, что только может им преподнести судьба. В такие моменты слова попросту не нужны, они сейчас совершенно и абсолютно неуместны, ведь ее рука, все еще сжимающая его ладонь, скажет гораздо больше, а бездонные зеленые глаза, которые в этот момент, не отрываясь, смотрели в лицо бесконечно любимого Дэвида, казалось, вбирали в себя всю его тоску, зеркально отображая выражение его собственных глаз. И все же к сочувствию и сопереживанию примешивается изрядная доля благодарности – совсем как тогда, в самолете по дороге в Бордо, когда Дэвид не только признался в том, что подвержен влиянию похоти, но и дал понять, что очень переживает, как она к этому отнесется. Тогда Эвелин была благодарна за то, что Дэвид позволил ей увидеть себя настоящего, и то же самое происходило и сейчас, вот только его откровение, которое, вероятно, кроме нее больше никто и никогда не слышал, его сокровенная тайна, которой он все же решил поделиться с ней, казались ей еще более ценными. Порок скрыть было невозможно, рано или поздно, но она все равно узнала бы об этом, а вот скрыть от нее то, что засело острым осколком в глубине души и причиняло страдания, Дэвиду было вполне по силам, но он не стал этого делать, предпочтя быть искренним с ней. И хотя Эвелин было очень жаль Дэвида, все же она была счастлива разделить с ним эту боль.
Проходит несколько мгновений, в течение которых Дэвид все же выбирается из омута болезненных воспоминаний, постепенно становясь прежним и задумываясь над ее вопросом. Эвелин улыбается, когда он совершенно не жалеет денег и рассказывает, что они и в самом деле могут сорвать банк в любом казино, и ее улыбка становится еще шире, когда и сам Дэвид начинает смеяться. На душе тут же становится легко и спокойно, даже несмотря на то, о чем они сейчас говорили, и держаться на расстоянии становится просто невозможно – желание прикоснуться к любимому, ощутить кончиками пальцев тепло его кожи, вдохнуть родной запах и просто заглянуть в глаза Дэвида, чтобы убедиться, что тоски там больше нет, зато есть ее отражение, становится нестерпимым. И Эвелин ни в чем не собирается себе отказывать, и она, улыбаясь, поднимается со своего места. Ее отделяет от Дэвида всего пара шагов, преодолев которые, она усаживается к нему на колени, так и продолжая держать его за руку, затем переплетает свои пальцы с его и, запечатлев на костяшках его руки нежный поцелуй, прижимает ее к своей груди. Обняв Дэвида свободной рукой, Эвелин заглядывает ему в глаза – все верно, там больше нет места тоске и безысходности, насмешливые искорки вновь заняли свое место, красиво оттеняя ее облик, отражающийся в этой кристально-голубой бездне.
- Не беспокойся о моих родителях, - мягко произносит она. – Они все поймут и не станут обижаться, вот увидишь. Что касается путешествия, то я готова отправиться с тобой хоть на край света или еще дальше, если там что-то есть, но знаешь… - Эвелин замолкает, опустив глаза, и на ее личике едва уловимой мелькает тенью печальное выражение.  - Ты подал мне замечательную идею, - медленно произносит она, снова взглянув на Дэвида. – До вчерашнего дня все, что у меня было, это всего лишь воспоминания – о том, как мы познакомились, как встречались украдкой в кофейнях, боясь не то, что прикоснуться друг к другу, но и даже посмотреть, и я очень дорожила всеми этими воспоминаниями. Иногда мне казалось, что я будто все свое время провожу во сне и просыпаюсь лишь тогда, когда ты появляешься. А еще я постоянно перебирала в памяти все то, что ты мне говорил, и в какой-то момент мне начало казаться, что все эти планы на будущее и есть наша история. Я всегда была уверена, что однажды мы на самом деле поедем туда, куда ты меня приглашал, и теперь мне действительно хочется, чтобы наша история, состоящая из одних лишь намерений, стала настоящим. Я на самом деле хочу съездить в эту кофейню, чтобы выпить чашку замечательного кофе, хочу побывать на острове твоего клана, чтобы своими глазами все там посмотреть… А еще, - лукаво улыбается Эвелин, отчего печальное выражение ее лица окончательно растворяется в озорстве, - ты обещал мне настоящий пиратский корабль. Да-да, я все помню! Я же тоже абсолют! Так что если ты не против, то давай начнем создавать свою собственную историю, чтобы нам наконец-то было о чем вспоминать тихими вечерами, когда мы будем сидеть дома, пить вино и говорить друг другу: «А помнишь, как мы…?» И я очень хочу, чтобы таких историй было как можно больше, – произносит Эвелин, затем медленно приникает к его губам в легком поцелуе, после чего немного отстраняется и, улыбаясь, добавляет почти шепотом, лаская своим дыханием губы Дэвида: - Итак, мистер Миллер, вы готовы к свадебному путешествию? Можем выехать уже завтра утром, только нужно собрать вещи. Я даже прямо сейчас составлю список всего необходимого. Тааак, мне нужен ты… – Эвелин показательно нахмуривает лоб, будто пытаясь еще что-то припомнить, а потом пожимает плечиками: - Хм… Кажется, кроме тебя мне больше ничего не нужно, так что я уже собралась, - не выдержав, улыбается она. – Теперь твоя очередь. Что бы ты прихватил с собой?

«Интересно, привыкну ли я к этому?»- мелькает в голове его вопрос, когда девушка усаживается к нему на колени. Рука Дэвида сама собой ложиться на талию Эвелин, а самого его тут же бросает в жар. Близость любимой продолжала заставлять его чувствовать себя, словно семнадцатилетнего мальчишку с гормональными всплесками. А главный порок Миллера, как не сложно догадаться, не упрощал ситуацию. Впрочем, ему нравилось это. Хотя почти сразу, ему пришло в голову, что «по настоящему» вместе они всего сутки или того меньше. Не считая, конечно тех невыносимых и одновременно счастливых осенних месяцев. Да, все время сдерживать себя было крайне сложно, почти невозможно. А дни от встречи до встречи казались вечностью. И тем не менее, встречи эти случались, и он мог смотреть на это лицо не в силах налюбоваться. А в прочее время, вызывать его в памяти и раз за разом переносить  на холст. Будто пытаясь воссоздать то небольшое наваждение, что приключилось с ними в миг их первой встречи, в студенческой библиотеки.
Будто завороженный, вампир внимательно слушал девушку. Лишь в один момент ему хотелось возразить, что в снах и грезах приходилось не только путешествовать, но и делать вещи не менее интересных. И строго говоря, дабы пытаться это наверстать, вполне достаточно было запереться в гностичном номере.
-Знаешь, мне только одно интересно. Можно сказать, животрепещущий вопрос. Как именно ты собираешься меня упаковывать?- Дэвид смеется звонко, не сдерживаясь, так что на столе звенят чайные ложечки ударяющие о блюдца. Впрочем, его приступ веселья прерывается так же быстро и спонтанно как и возникает. Лицо его принимает почти серьезное выражение, а в его не отрывающемся от глаз Эвелин взгляде читается бесконечное обожание. Не в силах, да и не желая сдерживаться, он подается вперед что бы запечатать эти нежные губки не слишком долгим но переполненным чувствами поцелуем.
-Мне тоже не нужно ничего кроме тебя,- шепчет он ей в губки, соприкасаясь с Эвелин лбом и стараясь окончательно не утонуть в глубине этих изумрудных глаз.
-Правда для того, что бы осуществить твои пожелания, понадобится еще одна вещица. Некоторые глупые люди почему-то считают, что для путешествий прямо таки необходимо наличие личных документов!- Дэвид снова весело улыбается в его глазах пляшут озарные искры. Похоже он совершенно не может сохранять серьезность дольше чем пять-десять минут.
-А потому, боюсь, что бы мы смогли завтра отправится в путь, нам желательно сделать сегодня еще одно дельце. А именно, навестить в городе одного моего приятеля, который поможет тебе обзавестись таковыми,- вдаваться в детали Миллер не стал. Момент казался не самым подходящим. Да и не казались такими уж важными, на фоне всего остального. Напрмер их свадьбы, до которой оставалось все меньше времени. Каких нибудь девять часов, и девушка сидевшая у него на коленях станет Эвелин Миллер, до момента когда они свяжут кровью свои судьбы. Как ему хотелось верить, что навсегда. Ведь Вечность- это то, что теоретически, вполне им доступно.
Конечно, отправляться сегодня за документами, не было такой уж крайней необходимостью. Дэвид рассчитывал, что к ночи ему доставят и настоящий паспорт Эвелин. Да и при случае, ему вполне было под силу провести любую таможню. Но инстинкты векового путешественника говорили ему, что не стоит откалывать такие вещи. Что путешествовать зачастую, лучше не под настоящим именем, и что не стоит пренебрегать возможностью воспользоваться услугами хорошего мастера сейчас, вместо того что бы потом шататься по Аркануму в поисках хорошего фальсификатора. Кроме того, это тоже вполне могло сойти за небольшое приключение, коих, кажется жаждала его красавица-невеста. А кто он такой, что бы пренебрегать желаниями любимой?
-А завтра утром мы отправимся на Арканум. Выпьем кофейку, немного пошатаемся по местным окрестностям и уже оттуда, раз тебе так приспичило, хотя я отнюдь не уверен, что тебе понравится, продолжим наш путь на пиратском корабле. Я ведь тебе рассказывал, что с удобствами там не слишком то хорошо. Это не круизный лайнер, знаешь ли,- вампир скривил поддельное недовольство.
-Только еще одно, молодая леди. Боюсь мы никак не сможем начать создавать нашу историю,- Миллер сделал короткую, драматическую паузу.
-Просто потому, моя милая, мы уже начали это делать,- снова усмехнулся он и зачем то, легонько, даже нежно стукнул кончиком указательного пальца по носику девушки. А потом не выдержал и снова весело рассмеялся.
-Хотя, признаться честно, прямо сейчас я бы предпочел не шататься по улицам холодного Бордо, а оказаться в нашем уютном номере, и избавить тебя от всей этой совершенно неуместной одежды. Но боюсь с этим придется подождать. Ну что, посидим еще? Или отправимся на экскурсию другой стороны этого города? Там где нет красивых бутиков, зато можно насладиться живописными трущобами?

Эвелин весело смеется, когда Дэвид подхватывает ее шутку и уточняет, как она будет его упаковывать. Впрочем, это была никакая не шутка – просто очередное признание в любви, которое хоть и было произнесено полушутливым тоном, тем не менее, ничуть не утратило заложенной в слова искренности. Конечно, Дэвиду о любви можно было и не говорить вслух – он наверняка читал Эвелин, словно открытую книгу, ведь ее личико всегда отражало то, что творилось в душе, а эмоции, которые опытный абсолют мог чувствовать, не прилагая ни малейших усилий, лишь подтверждали бы увиденное. Но все же ей нравилось говорить о своих чувствах, обнимая Дэвида, целуя и глядя ему в глаза – эмоции, облеченные в слова, становились как будто более осязаемыми, к тому же она и в этом находила особенное удовольствие, от которого вовсе не собиралась отказываться.
- Я заверну тебя в свое обожание, окутаю страстью и оберну в свою любовь, чтобы по дороге с тобой ничего не случилось, - отвечает Эвелин, ласково проводя рукой по его щеке и нежно улыбаясь. – Ведь ты очень ценный груз, вернее, самый ценный, потому что дороже тебя у меня никого нет.
Дэвид возвращается к более прагматичным вопросам, и Эвелин только сейчас снова вспоминает, что до сих пор пребывает в чужой стране без документов. Разумеется, когда рядом Дэвид, это не являлось проблемой, но все же стоило позаботиться о новом паспорте, прежде чем отправляться в путешествие.
- Ты прав, мне действительно нужны документы, - произносит Эвелин, затем чуть смущенно улыбается и пожимает плечами. – Я как-то совсем забыла об этом.. – добавляет она и с восторгом слушает обещание Дэвида, который говорит, что они и в самом деле завтра отправятся в Арканум. А вот путешествие на корабле, кажется, ему не очень по душе, и Эвелин добродушно смеется, глядя на недовольное выражение лица Дэвида.
- Хорошо, если тебе это не очень нравится, то давай тогда путешествие на корабле отложим лет эдак… - Эвелин демонстративно задумывается, после чего продолжает: - Нууу…. На сто! Или даже на двести! Подождем, когда появятся космические корабли, купим себе роскошную яхту со всеми мыслимыми  удобствами и отправимся в полет. Только, чур, я за рулем! Ну или как там эта штука будет называться через сто лет, - продолжает фантазировать Эвелин.
Впрочем, веселье быстро исчезает, когда Дэвид говорит, что они не могут начать создавать свою историю. На лице Эвелин мелькает тень удивления, плавно переходящая в недоумение, граничащее с откровенным страхом, пока любимый держит выразительную паузу, но тревоги оказываются напрасны. Услышав его слова, Эвелин, которая, как оказалось, даже затаила дыхание, испугавшись, что вся эта сказочная жизнь, которую Дэвид подарил ей, вдруг по какой-то неведомой причине может закончиться, облегченно выдыхает.
- Как ты меня напугал… - произносит она, слегка зажмуриваясь, когда Дэвид ласково стукает ее по носу, и тут же снова улыбается, услышав о том, что он предпочел бы не бродить по улицам, а вернуться в номер и избавить ее от одежды. На щеках Эвелин моментально выступает легкий румянец, когда она думает об этом, впрочем, ее реакция на подобное признание объясняется вовсе не смущением, а огромным соблазном поддержать эту идею, забыв про документы, про предстоящее путешествие, да и вообще про все на свете. Зеленые радужки глаз оказываются окаймленными тоненьким золотым ободком, и Эвелин, все это время не отводившая взгляд от Дэвида, прикрывает глаза, пытаясь прогнать наваждение. «Придется подождать», - сказал он, а значит… Пожалуй, и в самом деле надо проветриться, потому что в этом заведении ужасно жарко и совершенно нечем дышать! И почему только она раньше этого не замечала? Странно…
- Я выбираю экскурсию, – облизнув вдруг ставшие сухими губы, произносит Эвелин, снова открывая глаза. – Хотя мне кажется, что в этом роскошном городе даже трущобы будут тоже роскошными, - улыбается она. – Правда, сравнивать мне не с чем, потому что я жила в хорошем районе, поэтому будет любопытно взглянуть именно на трущобы. Идем! – решительно произносит она, затем, не удержавшись, еще раз целует Дэвида, после чего с сожалением встает с его колен, покидая объятия любимого.
Пока Дэвид расплачивается за их заказ, Эвелин успевает надеть пальто, застегнуться на все пуговицы, ведь на улице еще очень холодно, и взять сумочку. Дождавшись Дэвида, она берет его под руку, и они вместе выходят на улицу, где Эвелин оглядывается по сторонам, затем кивает в сторону стоящего невдалеке такси. – Эти трущобы где находятся? Далеко? Мы пойдем туда пешком или поедем? – спрашивает она, кивая головой в сторону машины. – И надо, наверное, придумать мне новое имя, да? Хм… Элен? Натали? Одри? Уму непостижимо, как живут те, кто привык скрываться от закона, - смеется она. – Им ведь нужно все время менять паспорта, имена, явки и пароли, а я даже имя не могу выбрать… Ох… Не быть мне преступником, - с деланным сожалением вздыхает она и тут же улыбается. – Так и придется оставаться ангелом.

-Такой вариант упаковки меня более чем устраивает. Звучит просто волшебно. Теперь я точно хочу отправится в это грешное путешествие как можно скорее!-шутит вампир, а внутри все в очередной раз сжимается от охватывающей все тело щемящей нежности.
-Да нет, я совсем не против поплавать на корабле. Я просто боюсь это тебе не слишком понравится. Разрушишь тебе романтическое представление о этом виде транспорта! Но мы все же попробуем. Хотя идея полетать на космическом корабле, чудо как хороша!- усмехается Дэвид.
Не ускользает от его внимание, которое уже давно сосредоточено на единственном объекте, как розовеют щечки Эвелин когда при его словах о номере и лишней одежды. Душевного равновесия это не добавляет, к слову, и он непроизвольно сглатывает слюну. А его воображение уже рисует картинки, которые не стоит демонстрировать на детском утреннике.
-Ну я искренне надеюсь, что ты не боишься крыс,- пол в шутку, полу в серьез говорит Миллер, с некоторым разочарованием теряя столько желанную «обузу» на его коленях и поднимаясь со стула.
Оставив несколько купюр на столике он следует за Эвелин, не отказывая себе удовольствие понаблюдать за ее грациозными движениями.
-Не далеко и не особо близко. Поедем на такси. Хотя придется и прогуляться, боюсь по нужному адресу машины не ездят. Ничего, у тебя все впереди, тебе еще понравится. Одри? Какое необычное имя. И красивое. Впрочем у тебя еще есть немного времени что бы подумать. Н не стоит слишком на этом заморачиваться. Это ведь не первое твое имя, и точно не последнее,- выйдя на улицу вампир направляется к ближайшему, ярко желтому такси на обочине. Некоторое время переговаривается с водителем через открывшееся окно, затем поворачивается к своей спутнице и открывает перед ней заднюю дверцу.
-Прошу, моя леди. Этот любезный господин согласился нас подвести,- продолжает шутить вампир. Дождавшись пока девушка усядется, затем устраивается рядом. Машина сразу трогается, адрес Миллер похоже назвал раньше.
Ехать им приходится около получаса, и Дэвид по пути скрашивает досуг девушки рассказами о проносящихся за окном достопримечательностях. Но вот они наконец добираются до места, совсем, к слову не похожего на трущобы. Старый город и симпатичные, квартирные, двухэтажные домики по правую сторону и старинный мост через реку слева. Расплатившись с водителем и пожелав ему удачи, Миллер покидает машину и подает руку своей спутницы.
-Разочарована? Не так ты себе представляла трущобы, небось?- смеется он, и вопреки ожиданием, вовсе не ведет девушку в сторону жилых домов. Вместо этого они идут к реке и очень скоро оказываются под мостом. Пахнет тут не слишком хорошо, старые коробки, черная от копоти, железная бочка и ржавая тележка из супермаркета невольно заставляет подумать о бездомных, вероятно, живущих тут. Впрочем, никого из них девушка не видит. Тут девушка замечает в исписанной нецензурными словами и какими-то именами, кирпичной стене металлическую дверь. Миллер ведет девушку именно туда. Похожа та не заперта, хотя явно поддается с трудом, и вампир даже слегка морщится, пытаясь ее открыть. И все таки она поддается. Делает один шаг и щелкает каким-то выключателем на стене. Похоже он прекрасно знаком с этим местом. Длинные коридор тут же освещается тусклыми лампами в толстых и небьющихся стеклянных плафонах, защищенных небольшими металлическими решетками.
-Боюсь нам туда. Не бойся, это выглядит страшнее, чем есть на самом деле. Еще не пожалела о своем выборе, ангел мой?-шутит он, а потом обнимает ее за плечи и прижимает к себе.
-В любом случае, я с тобой, и ни за что не позволю что бы с тобой что ни будь случилось,- нежно шепчет он, все таки Дэвид слегка волнуется относительно этой прогулки. Как воспримет девушка этот странный поход под городом.
-Ты же мне веришь?

Стоя на тротуаре и засунув руки в карманы пальто, Эвелин смотрела на Дэвида, который беседовал с водителем такси. Предстоящая поездка уже успела ее заинтриговать – трущобы, да еще и такие, куда не ездят машины. Сама она ни за что не рискнула бы отправиться в такое место, но с Дэвидом, разумеется, можно было ничего не бояться, и вместо опасений в душе Эвелин царили лишь любопытство и полная безмятежность. Наконец, Дэвид зовет ее, и Эвелин, подхватывая его шутку, приседает в легком реверансе, как и положено настоящей леди, после чего забирается в уютный салон машины, где играет тихая музыка и приятно пахнет кожей. Рядом устраивается Дэвид, и Эвелин, прижавшись к нему, снова берет его руку в свои ладони, переплетаясь с ним пальцами. Машина плавно трогается с места, за окном медленно проплывают местные достопримечательности, о которых ей рассказывает Дэвид, и Эвелин очень старается хоть что-то запомнить и успеть посмотреть, хотя ее взгляд то и дело вновь и вновь останавливается на чертах любимого лица.
Когда водитель припарковывает машину, Эвелин выходит из салона и с интересом оглядывается по сторонам, однако увиденное ее немного удивляет.
- Не то, чтобы разочарована, - произносит она, идя рядом с Дэвидом и держа его под локоть. – Но эти трущобы какие-то… Не трущобистые, - смешливо фыркает Эвелин. – Я ожидала чего-то такого, как в фильмах, к тому же ты упоминал про крыс, и я уже настроилась на нечто ужасное. Ну, знаешь, темные улицы, везде грязно, ветер гоняет туда-сюда всякий мусор. Кое-где мелькают какие-то аляповатые вывески ночных клубов, по дорогам разъезжают машины с какими-то темными личностями, а тут… Как-то все очень даже прилично.
Пока она описывает свои ожидания, Дэвид ведет ее к реке, и Эвелин, увидев мост, уверена, что их путь лежит на другой берег, и уже хочет спросить, а не стоит ли вернуться обратно в такси, но все же они направляются совсем в другую сторону. Эвелин аккуратно спускается вслед за Дэвидом под мост, где стук ее каблучков разносится гулким эхом, и шепотом произносит, оглядевшись по сторонам:
- А вот это уже больше похоже на трущобы! Не хватает только парочки бездомных, хотя я не очень расстроена их отсутствием, - шутит она, осторожно переступая через какие-то разбросанные вещи.
Правда, Эвелин до сих пор не понимает, зачем они пришли сюда, но Дэвид явно знает, куда нужно идти, и указывает на металлическую дверь, которую даже ему удается открыть с трудом. Шагнув поближе к любимому, Эвелин заглядывает внутрь и с легким недоумением рассматривает тускло освещенный коридор. Боязливо поежившись от вида такого не слишком гостеприимного места, Эвелин улыбается, почувствовав, как Дэвид обнимает ее за плечи и прижимает к себе, нежно нашептывая слова успокоения.
- Конечно, верю, - тихо произносит Эвелин, отрываясь от созерцания коридора и переводя взгляд на куда более приятное зрелище – своего обожаемого Дэвида. – И можешь больше никогда не спрашивать об этом, - продолжает она совершенно искренне и серьезно, - потому что мой ответ всегда будет таким же.
Она снова оборачивается к двери, еще несколько мгновений настороженно смотрит внутрь, а потом все же усмехается.
- Все-таки любопытство надо обязательно причислить к вампирским порокам, потому что тебе с поразительной легкостью удалось меня так заинтересовать всей этой атмосферой таинственности, что я теперь не то, что не боюсь, а даже очень хочу увидеть, что же там такое. Так что пойдем поскорее, пока я еще держу себя в руках и не задаю сто пятьдесят вопросов в секунду насчет того, что это за место, кто и чем тут занимается, почему оно так выглядит… Ой, - улыбается Эвелин, обернувшись к Дэвиду, - кажется, воздержаться от вопросов мне становится все труднее, так что лучше поторопиться. Идем?

-Хочется, спрашивай. Зачем себя сдерживать?- смеется Дэвид, и приобняв девушку за талию начинает неспешно вести вперед.
-По крайней мере, это чуть больше похоже на трущебы, хотя да... Все таки это тоннели,- на этот раз Дэвид смеется, чуть не хрюкает очевидности своего утверждения.
-Да, я кэп. Ладно...- наконец успокаивается он, смешного вроде бы и ничего, просто в последнее время вампир пребывает в непрерывной эйфории и отличном расположении духа. И не мудрено, в конце концов, он все же дождался и получил то о чем мечтал последние месяцы. Любимая его была рядом, и была его безраздельно. А что еще нужно? Впрочем, что еще нужно, он мог придумать легко. Например оказаться не здесь, а где ни будь на пляже, под жарким солнцем, рядом с его красавицей. И как вариант, без всей это мешающей одежды. Любоваться на то, как блики играют на ее бархатной коже, на изящные изгибы ее миниатюрной фигурки, целовать эти горячие губы и не только губы, и не только те, о которых вы, скорее всего подумали. Но это все у них было впереди, и уже не так далеко и иллюзорно, как могло казаться еще пару дней назад. Так что, жизнь была прекрасна, а небольшая прогулка по странным местам тоже могла быть забавной.
-Видишь ли, моя чудесная семейка и мои внучки в частности, давненько уже занимаются торговлей. Да и я порой, тоже этим занимался. Только вот какое дело, нельзя построить транспортную империю торгуя в кондитерской лавке. Хотя в ней определенно есть свои плюсы, в виде нескончаемых пончиков,- Миллер усмехается и поворачивает голову что бы в очередной раз, пусть и в этом тусклом свете, полюбоваться на идеальные черты лица своей красавицы, на ее неподражаемую улыбку и эти искрящиеся любопытством зеленые глазки.
-Лучше всего зарабатывать на контрабанде. Так было и двести и сто лет назад. Так было и вовремя войны тридцатых. Войны вообще, для этого бизнеса не так уж плохо. Хотя это и немного... Безнравственно, да. Но после стольких лет жизни, такие вещи в воспринимаешь по проще. Войны уже не кажутся столь трагичными, в конечном итоге они просто происходят время от времени. Это такое себе неизбежное зло. И если они представляют какие-то возможности, ими просто пользуешься.  В общем под Бордо не мало туннелей, в том числе заброшенных и забытых. Только в те времена они были забыты не всеми. Как и сейчас. Все это было хорошими путями и местами для хранения того, что можно было неплохо продать. Сейчас все это не так актуально как раньше, и тем не менее. Кроме того, это неплохое местечко, что бы прятаться от системы. Особенно если ты параноик верящий в глобальные заговоры и тотальную слежку, и прочие такие вещи. И человек к которому мы идем, как раз из таких.
Пока Миллер рассказывал он продолжали иди по туннелю, пару раз сворачивая и меняя направление. Там было сыро, но не мокро, вентиляция тоже, кажется, была в порядке. Крыс пока вампиры не встретили, несмотря на предупреждения Дэвида, зато слышали время от времени их характерный писк.
-Мертен очень талантливый но со своими причудами. И мы уже, кстати совсем близко. Я так и не дал тебе по задавать свои вопросы,- и действительно, они сделали очередной поворот и перед ними предстал совсем не длинный коридор, заканчивающийся очередной металлической дверью.
Сама дверь не слишком отличалась от той, что была под мостом. На первый взгляд. Но присмотревшись можно было заметить, что петли тщательно смазанный, в под самым потолком в углу незаметно приютилась маленькая видео камера.
Миллер подошел к двери и громко постучал. Ответа не последовало. Немного подождав, он постучал еще раз.
-Эй, Краус! Открывай давай,- прикрикнул он глядя на камеру. Ответом была лишь тишина.
-Открой, а то я выломаю эту чертову дверь!- начал сердится Миллер, но Эвелин почему-то понимала, что на самом деле он вовсе не злится.
-Пароль?- наконец раздался голос из небольшого динамика.
-Мертен! Черт тебя дери.
-Пароль?-динамик настойчиво повторил вопрос.
-Человек в золотой маске!- сдался наконец Миллер, после чего внутри двери раздался характерный механический щелчок. Вампир толкнул ее и та легко открылась, не в пример скрипящей ржавчиной под мостом.
-Идем, милая,- сказал он тихо и подмигнул Эвелин, а потом вместе с девушкой вошел внутрь. Обстановку тут была своеобразная. Похоже это было какое-то бывшее бомбоубежище. Много старой мебели, упаковки от фаст фуда и прочие элементы холостяцкой жизни. По крайней мере большое помещение вполне производило впечатление жилого. А еще пара дверей говорило о том, что берлога Мертена Крауса не ограничивалась одной "прихожей" сочетавшей в себе и кухню и гостиную.
-Ты не один!? Какого черта ты тогда спалил пароль?!– раздался возмущенный голос и перед парой наконец предстал пожилой мужчина с тщательно выбритым черепом и вытянутым лицом. При этом на его тонких губах играла легкая усмешка.
-Прекращай уже, Мэрт,- сказал Миллер раздраженно, хотя все это, все равно, выглядело как своего рода «игра».
-Знакомься, это Эвелин, моя невеста. А это мой старый приятель, Мертен Краус,- а еще девушка явно почувствовала что перед ней не человек. Вот только кто? Мужчина слегка кивнул Эвелин.
-За ксивами небось?
-Да,- коротко сказал вампир.
- Да вы проходите, располагайтесь, будьте как дома. Я бы предложил выпить, да посуды чистой нет,- он перевел взгляд на девушку и усмехнулся.
-Имя придумала? Для ксивы то?

Несмотря на довольно мрачный интерьер тоннеля, Эвелин шла вперед совершенно спокойно, ведь рядом находился Дэвид, он обнимал ее за талию, шутил и смеялся, и она тоже улыбалась, поглядывая на него и почти не замечая потемневшей от времени краски на стенах, тусклых ламп и потрескавшейся штукатурки. Он ведет ее по коридору, который периодически поворачивает то вправо, то влево, и по пути рассказывает о человеке, к которому они направляются, и Эвелин так увлекается, что удивленно вскидывает брови, когда Дэвид говорит, что они уже почти пришли. Как пришли? Так быстро? А ведь ей казалось, что они буквально только что переступили порог тоннеля…
Впрочем, обитатель столь странного места вовсе не выскакивает им навстречу с распростертыми объятиями – дверь выглядит неприступной, и лишь под потолком горит красным крохотный датчик видеокамеры. Хозяин помещения никак не реагирует на стук в дверь, после чего они оба одновременно поднимают головы, чтобы посмотреть на камеру, и если Эвелин молчит, то Дэвид требует, чтобы неведомый Краус открыл дверь. В ответ по-прежнему не доносится ни единого звука, и Дэвид грозится выломать дверь, если тот не одумается. Эвелин, до сих пор наблюдавшая за происходящим со вполне обычным интересом, не выдерживает и начинает смеяться, хотя и почти беззвучно, но так весело, что даже зажмуривается, одновременно пытаясь представить себе эту картину. Она знала Дэвида как исключительно доброго, заботливого, ласкового и нежного, и представить, как он совершает нечто подобное, довольно сложно. А, вернее, вообще невозможно.
Тем временем, за дверью, наконец, послышался голос Крауса, все же решившего подать хоть какие-то признаки жизни, и после недолгих препирательств Эвелин в сопровождении Дэвида оказалась внутри. Она окидывает хозяина комнаты заинтересованным взглядом, в котором все еще мерцают искорки смеха, а затем осматривается по сторонам и даже обходит комнату, думая о том, что это жилище вполне себе подходит под определение тех самых обещанных трущоб – здесь довольно темно и неуютно, повсюду валяется какой-то хлам, а старая мебель еще больше усиливает общее впечатление разрухи и запущенности. «И как он тут живет?» - задумывается Эвелин, глядя на хозяина и улыбаясь, когда Дэвид представляет ее.
- Приятно познакомиться, - вежливо произносит она, и только в этот момент понимает, что перед ней не человек.
От этой догадки Эвелин становится не по себе, и если до сих пор она совершенно спокойно ходила по комнате, то сейчас, сделав несколько быстрых шагов, оказалась рядом с Дэвидом и взяла его за руку, от волнения довольно ощутимо сжав его ладонь. Пока она буквально сканирует Крауса настороженным взглядом, тот застает ее врасплох своим вопросом. Какое имя? Зачем? Ах да… Она же что-то там придумывала, и Дэвид даже что-то одобрил, вот только сейчас все вылетело из головы…
- Виктория, - отвечает Эвелин, решив не мудрить и называя свое второе имя, данное ей родителями при рождении, а затем, немного помедлив, добавляет к своему имени девичью фамилию матери. – Виктория Саммерс.
Краус, кивнув головой, наконец-то отворачивается, а Эвелин, не спуская с него глаз, чуть наклоняется к любимому и тихо шепчет:
- Дэвид, кто это? – Затем она все же переводит взгляд на Дэвида и добавляет все также едва слышно: - Я имею в виду на самом деле кто это?

Мертен что-то искал в бесконечных отделениях шкафчика своей конторки.
-Кто это?- непонимающе но на всякий случай, тоже шепотом переспросил Дэвид.
-А, ты об этом. Он теневик. Ну, вампир, как и мы. Ты не удивляйся, их вообще определять сложнее. И нет, он не член семьи. Просто старый друг,- на всякий случай сказал вампир. А потом произнес поворачиваясь к Краусу.
-А мне тогда на Бадди Саммерса сделай. Путь мы будем муж и жена,- произнес с улыбкой вампир.
-Эй, ты не предупреждал, что надо будет две пачки документов!
-Да ладно тебе, приятель. Ни за что не поверю что у тебя нет лишней заготовки...
Краус лишь пробурчал в ответ что-то неразборчивое, и зашагал к одной из дверей, вскоре исчезая из комнаты. Миллер успевает задуматься о том, что бы воспользоваться моментом, что бы лишний раз прижать к себе свою молодую невесту, но Мертен очень быстро возвращается, держа в руках камеру.
-Виктория, встань ка возле той стены. Она почище,- говорит он девушке, как будто специально называя ее новым, вымышленным именем, затем некоторое время стоит напротив в позе мыслителя, держась за подбородок.
-Слушай, я понимаю что от Эвелин глаз отвести нельзя, сам такой. Но хватит уже любоваться моей невестой, у нас не так много времени... Не картину пишешь, же...- бурчит Миллер подпирая стенку, ибо делать все равно больше нечего.
-Не мешай работать художнику!- возмущается Краус, но все же подносит к лицу фотоаппарат. Несколько раз мигает вспышка.
-Тебя снимать не буду, у меня хватает твоих фоток. Теперь придется подождать немного,- говорит он и скрывается за той же дверью, куда он ходил за своим фотоаппаратом. Миллер же смотрит на часы и слегка качает головой.
-Ну что, Виктория Саммерс. Думала когда ни будь что именно так пройдет твой последний день перед свадьбой?- улыбается вампир приближаясь к Эвелин и все же обнимает ее за талию, с нежностью глядя девушке в глаза.
-Предупреждал я тебе, что связываться со мной не самая лучшая идея. Бедная, бедная девочка. Не передумала еще замуж-то? Хотя, какая разница? Злобный Миллер все равно тебя уже не отпустит!- шутит Дэвид и чуть склонив голову нюхает волосы Эвелин.
-Ты так чудесно пахнешь,- шепчет он чуть сильнее сжимая девушку в своих объятиях.
-Знаешь, а ведь он будет возиться не меньше получаса, а то и час,- лукаво говорит Миллер.

- Теневик… - почти беззвучно повторяет Эвелин, продолжая рассматривать Крауса. – Как интересно… - добавляет она, пытаясь запомнить свои ощущения при виде необычного вампира.
Дэвид объясняет ей, кем ему приходится этот странный, но довольно забавный тип, а потом говорит Мертену, чтобы тот изготовил и второй комплект документов, чтобы даже в своих поддельных паспортах они были мужем и женой. Эвелин счастливо улыбается, ее радует даже такая чисто символическая мелочь, затем послушно встает возле стены, чтобы сфотографироваться для новых документов. Слушая полушутливую перепалку и глядя на обоих мужчин, она смеется и, конечно же, зажмуривается, когда первая вспышка фотоаппарата, словно острый нож, вспарывает приятный полумрак комнаты. К счастью, Краус делает еще несколько кадров, и Эвелин, уже немного привыкнув к свету, смотрит прямо в объектив, позволяя мастеру сделать несколько вполне сносных кадров, на которых она будет запечатлена в свой самый важный и особенный день. И любой, кто взглянет на эти снимки, наверняка будет непроизвольно улыбаться, глядя на Эвелин, буквально излучающую счастье.
Наконец, с фотографиями покончено, Краус скрывается в соседней комнате, а Дэвид подходит поближе и обнимает ее. Руки Эвелин обвиваются вокруг талии любимого, и она, прижавшись к нему и слегка вскинув подбородок, смотрит на него с улыбкой.
- Нет, конечно, - смеется она, - меньше всего на свете я ожидала, что перед свадьбой вместо того, чтобы причесываться, мерить платье и делать макияж, буду ходить по секретным тоннелям и заказывать поддельные документы. Но знаешь, - лукаво улыбается она, чуть склонив голову набок, - я ничуть не жалею, что все вышло именно так! Мне даже нравится, что все так… - она задумывается на мгновение и продолжает: - не банально.
Дэвид в шутку спрашивает, не передумала ли она, и Эвелин становится немного неловко. Она точно не передумала, а вот Дэвид… Он ведь почти ее не знает… Да, когда-то они разговаривали об этом, и тогда он сказал, что когда дело касается чувств, то места для рациональности уже не остается, и все же… Все так быстро… Может, с его стороны это был всего лишь порыв? Импульс? Но Дэвид не дает этим мыслям укорениться в ее голове – он говорит, что все равно ее никуда не отпустит, и сердце Эвелин замирает от восторга, переполняясь любовью и обожанием к «злодею». А потом он наклоняется к ней, вдыхая запах ее волос, и от его шепота и объятий, что вдруг стали такими крепкими, у Эвелин моментально перехватывает дыхание, а сознание будто плывет, когда защитные системы рассудка и здравого смысла ломаются под натиском призрачного намека на то, что ближайшие полчаса, а то и час они будут предоставлены сами себе. Дэвид ничего больше не говорит, но Эвелин это и не нужно – она судорожно вздыхает, безуспешно пытаясь восстановить дыхание, а на щеках снова выступает румянец, когда ее одновременно охватывает возбуждение и смущение, правда, последнее вызвано вовсе не ханжеством, а совершенно шальной мыслью о том, что ее абсолютно не волнует тот факт, что в любой момент их с Дэвидом может застукать Краус. Даже, наоборот, ощущение некоторой опасности заводит ее еще больше, подхлестывая желание и добавляя во взгляд зеленых глаз все больше и больше раскаленного золота.
- Знаешь, - облизнув губы, медленно произносит Эвелин тихим, чуть хрипловатым голосом, а тем временем ее руки начинают поглаживать спину возлюбленного через одежду, - даже если он будет отсутствовать всего полчаса, то я думаю… - она продолжает медленно тянуть слова, смакуя каждый миг предвкушения, - что нам этого времени вполне хватит, потому что я… - тут Эвелин делает невинное лицо, которое, наверное, можно было бы увидеть только у какой-нибудь юной монахини на первом причастии, - даже не знаю, как так вышло… - деланно сокрушается она, а тем временем выражение невинности на ее личике достигает своего апогея, после чего Эвелин все же заканчивает: - совершенно случайно забыла надеть трусики.

-Забыла одеть трусики?- Миллера как будто обдало жаром. И это было в каком-то смысле странно, ведь выходка была вполне в его духе... Но так уж сложилось, что все что касалось Эвелин, его Эвелин в его сознании и в его теле будто увеличивалось троекратно. При этом она не переставала его удивлять, причем всегда приятно. Практически, можно сказать, он пришел в восторг, что тут же отразилось на его лице.
-Знаешь...- шепчет вампир, затем облизывает неожиданно пересохшие губы.
-Чем больше я тебя узнаю, тем больше мне кажется, что ты совершенство,- заканчивает он без тени улыбки. Потому что не шутит и потому что сейчас на его лице написано вовсе не веселье, оно излучает вожделение в купе с бесконечным обожанием. Его руки непроизвольно ползут вниз с тонкой талии. Дэвиду приходится чуть согнуть ноги, зато в следующий момент их губы оказываются на одном уровне и он высунув кончик языка касается любимой. А потом все же сливается с ней в поцелуе. Глаза его уже переливается золотом, а зубы остры – один из признаков того, сколько сильно его возбуждение. Впрочем далеко не единственный. Дыхание его учащается, сердце стучит, а его наливающейся кровью плоти в брюках становится ужасно тесно. Зато руки наконец достигают  подола платья, скользят еще чуть ниже и только потом, снова вверх.
Чувствуя под ладонями и подушечками пальцем, нежную, бархатистую кожу бедер любимой, вампир издавал слабые стоны прямо в губы девушки. Медленно-медленно, с какой-то истомой и даже замиранием сердца, о двигался все выше и выше. Вот его большие пальцы чувствуют бугорок – это упругие ягодицы Эвелин. Он еще большего возбуждения мужчина слегка прикусывает губу девушки, а затем снова позволяет их языкам воссоединится и продолжить их страстный танец. Наконец руки вампира добираются до попки, чуть сжимая ее и еще крепче прижимая невесту к себе.
Поцелуй их распродается, хотя губы все еще соприкасаются вместе.
-Хочу! Как же я тебя хочу,- горячее шепчет он, а потом все еще какое-то время обнимает не предпринимая никаких действий. Просто наслаждаясь этим моментом близости, страсти губами и горячим дыханием любимой, ее ягодицами в его ладонях и тем, казалось бы незамысловатым фактом, что она не надела белье. Может быть случайно? Но ему больше нравится, что это специально, для него. И эта мысль греет и возбуждает его еще сильнее. Он буквально чувствует, как сходит сума от пылающей в нем страсти и желания. А потом он довольно резко, быть может даже немного грубо отстраняет от себя девушку, и не давай ей опомнится, разворачивает на сто восемьдесят градусов и наклоняет, заставляя прижаться к столику.
Наверное Эвелин совершенно очевидно, что должно произойти дальше, но происходит не совсем не это... Он снова нежен, его руки медленно скользят по ее телу в начале по спинке, гладя ее через одежду, затем на талию и нижу. Она не видит, но в этот момент он становится позади нее на колени. Его нежные пальцы снова спускаются ниже, забираясь под платье и ползут дальше, а этот раз по внутренним сторонам бедер и еще выше. А потом она чувствует губы Миллера, которые начинают осыпать ее ягодицы поцелуями. А вот его палец шаловливо играет с ее интимными губками, а друга рука чуть отводит в сторону ее ягодицу и поцелуи Миллера становятся все более горячими и откровенными. И вот она уже чувствует как внутрь ее киски проникается пальчик, и одновременно с этим чувствует язык вампира. Он тоже рвется куда-то, но в другое, более узкое место. И вот его движения снова становятся менее нежными плавными, но более грубыми и резкими, но от того не менее страстными. Его пальцы все более настойчиво ласкают ее спереди, а сзади прокинает язык, все настойчивее и глубже... Кто знает, сколько это длится, но Миллер наслаждается отдаваясь этому без остатка...

Удерживать на лице выражение невинности становится уже практически невозможно, довольная Эвелин улыбается, и ее улыбка становится еще шире, когда Дэвид слегка обескуражено повторяет ее слова. Кажется, он совершенно не ожидал подобного от нее, впрочем, и сама Эвелин еще вчера вряд ли бы на такое решилась, ей такое, возможно, и в голову бы не пришло, но сегодня…
Но сегодня утром, собираясь на прогулку с Дэвидом, она нашла много вещей, которые для них приобрели сотрудники отеля – в подобных роскошных заведениях персонал был хорошо вышколен и всегда стремился угодить клиентам, к тому же администратор видел, что постояльцы из люксового номера приехали без багажа, и наверняка счел просьбу о новом гардеробе вполне уместной. И сотрудники постарались на совесть – Эвелин нашла все, что ей могло понадобиться, начиная от верхней одежды и обуви и заканчивая несколькими комплектами довольно соблазнительного кружевного белья. Обрадовавшись, она распаковала один из комплектов и хотела примерить, но затем остановилась, лукаво улыбнулась, бросив взгляд в сторону гостиной, где ее ожидал Дэвид, и сложила белье обратно в пакет. Она никогда так раньше не делала и даже не задумывалась о подобном, но стоило только Эвелин вспомнить о вчерашнем вечере и о недавней шутливой угрозе Дэвида не выпускать ее из постели до вечера, если она сейчас же не начнет собираться, как мысль о том, чтобы соблазнить его, прогуливаясь по Бордо, намертво поселилась в ее голове, целиком и полностью захватив воображение и придав смелости. Эвелин ничего не планировала заранее, надеясь, что нужный момент обязательно подвернется, и Дэвид все же не устоит. Может, это случится в примерочной кабине бутика, где она будет выбирать себе наряд, но на какое-то время о платье будет забыто, а персонал будет смущенно отводить глаза и краснеть, когда вместо разговоров об одежде из примерочной будет доноситься звук ритмичных движений и тихие стоны. А может, она скажет ему о том, что под платьем ничего нет, сидя где-нибудь в ресторане или кофейне, и это будет быстрый и жаркий секс в подсобном помещении, после чего Эвелин будет пытаться безуспешно  разгладить помятое платье и стараться не слишком светиться от радости, когда они вернутся обратно за столик. Или, возможно, они зайдут в какую-нибудь арт-галерею, где в такое ранее время почти нет людей, а полусонные сотрудники будут не слишком внимательны и не заметят, как пара посетителей устроит собственный перфоманс на тему любви и страсти в одном из отдаленных закутков, совершенно не обращая внимания ни на произведения искусства вокруг, ни на камеры наблюдения.
Но все случилось именно здесь – в странном бункере, затерянном в паутине подземных тоннелей, где они остались одни в захламленной комнате, а за дверью находится Краус, который может в любой момент их услышать или даже увидеть. Однако сейчас обстановка совершенно ничего не значила для Эвелин, в этот момент ей вообще казалось, что они уже занимаются любовью, когда просто смотрят друг другу в глаза – настолько отчетливо читается в глазах Дэвида вожделение. Вот он облизывает губы, и ротик Эвелин слегка приоткрывается, когда она видит это, а его шепот и учащенное дыхание заставляют и ее судорожно вздохнуть, когда внутри все словно начинает плавиться от желания, которое может удовлетворить только Дэвид. А он так близко… И нужно совсем немного, чтобы дотронуться до него и на некоторое время забыть обо всем на свете… Но Эвелин каким-то чудом все-таки сдерживает свой порыв, и вместо того, чтобы поддаться искушению, броситься вперед и впиться в губы Дэвида страстным поцелуем, она просто стоит, дрожа от возбуждения и чувствуя, как его руки медленно скользят вниз по ее бедрам. Медленно, так непозволительно медленно и одновременно так завораживающе, что можно просто сойти с ума от одного только предвкушения…
Она чувствует на своих губах неровное дыхание Дэвида перед тем, как он целует ее, и стонет прямо ему в губы, когда ладони мужчины ложатся на ее попку, прижимая к себе и давая возможность ощутить, как он сам возбужден. Эвелин берет его лицо в свои ладони и с жаром приникает к его губам, прижимаясь к нему еще сильнее, но длится это совсем недолго. Дэвид слегка отстраняется, заставляя Эвелин протестующе застонать, а потом следует резкий рывок, и она оказывается повернутой спиной к нему. Эвелин не сопротивляется, она покорно наклоняется вперед, опираясь руками на столик, закрывает глаза и улыбается, обнажая уже обозначившиеся клыки, затем слегка расставляет ноги и прогибается, чувствуя, как руки Дэвида снова скользят по ее бедрам, только уже по внутренней, более чувствительной стороне. От этой совершенно развратной ситуации, когда она полуобнаженная стоит посреди комнаты, нагнувшись и бесстыже отставив попку, пока Дэвид ласкает ее рукой, Эвелин накрывает горячей волной. Она подается чуть назад навстречу его губам, осыпающим нежными поцелуями ее попку, и еще шире расставляет ноги, чтобы сразу же тихо застонать, когда палец Дэвида погружается в ее влажное лоно, начиная ласкать ее изнутри. Колечко тугих мышц слегка сжимается, когда его касается язык Дэвида, и почти тут же расслабляется, впуская его внутрь, отчего по телу Эвелин прокатывается первая волна экстаза, заставляя ее выгнуться еще сильнее и застонать чуть громче, уже совершенно не заботясь о том, что ее кто-то услышит. И по мере того, как движения Дэвида становятся все более резкими, с губ Эвелин все чаще и чаще срываются тихие стоны, перемежающиеся с бессвязным шепотом, когда она умоляет Дэвида то не останавливаться, то дать ей еще больше, то просто выдыхает его имя, потому что, охваченная страстью, больше не может вспомнить ни единого слова…

Это было одновременно и восхитительно и мучительно. Ласкать любимую, чувствовать, как ее тело отзывается на его прикосновение, слышать ее стоны и прерывистое дыхание! Что может быть лучше? О чем еще можно мечтать? Вампир получал от этого невероятное удовольствие, но одновременно с тем он сам изнывал от желания. Сгорал в собственном пламени возбуждения и вожделения. Его налитая кровью плоть рвалась наружу, заточенная в брюках, закрытая на пуговицы и не находившая выход мучительно пульсировала в тесноте.
И вот наконец Миллер не выдержал. Руки его снова заскользил по телу девушки, на этот раз куда как быстрее, оказываясь на бедрах. А потом ее ножки оторвались от пола и сама она почти сразу оказалась лежащей на все том же столе, но на этот раз на спинке, и смогла наконец лицезреть золотые глаза и выражение крайнего возбуждения на лице Дэвида, уже стоявшего в полный рост. Водрузим ножки любимой себе на плечи, и продолжая придерживать их одной рукой, другой он принялся сражаться с собственными брюками.  На это не ушло много времени, и на миг она снова почувствовала в себе его пальцы. Словно дегустатор, медленно облизал собственные пальцы, будто пытаясь распробовать ее на вкус. А потом она почувствовало у себя между ног уже нечто другое. Нечто горячее и пульсирующее, рвущееся внутрь нее.
Он вошел быстро и до самого конца, и замер так, издав свистящий звук. Запрокинув голову, он какое-то время просто стоял неподвижно, тяжело дыша и приоткрыв рот. Руки же его покоились на бедрах девушки. А потом он начал двигаться. В начале медленно, но с каждым толчком его движения становились все более неудержимыми и быстрыми. Он любовался лежавшей пепед ним девушкой, ее пухлыми губками и изумрудными глазами, золотыми волосами и аккуратным носиком и улыбался счастливой улыбкой. Улыбался и двигался внутри нее, безжалостно и страстно. Он терся шершавя щекой о лодыжку любимой и улыбался чувствуя себя на седьмом небе. И не было в этом мире сейчас ничего, что имело для него какое-то значения, кроме этой самой молоденькой девушки-вампира перед ним.  Стол шатался и скрипел, но Миллеру было не до подобных мелочей. Даже если бы сейчас началось землетрясение и стал рушиться потолок, он бы вероятно не заметил бы этого.
Не удивительно, что в какой-то момент стол все же не выдержал. Кто знает, сколько он прожил и сколько всего пережил? Но именно сегодня ему было суждено умереть! Может просто дело было в сварке, том самом месте, где к ножкам была приварена столешница? Круглый диск с грохотом повалился на пол. Но не смотря на то, что для Дэвида окружающий мир практически перестал существовать, кое что в его мире все таки оставалось. Так что упасть своей драгоценности на пол он, конечно не дал, крепче обхватывая ее за бедра и давай повиснуть в воздухе в его руках и не только. Резкое изменение угла спровоцировало еще одно событие, и издав тихий рык, вампир излился семенем прямо в девушку.
И все таки ему было мало! Кажется с ней ему всегда будет мало! Прежде чем выскользнуть из нее, он сделал еще несколько толчков под непривычным углом, а потом с легкостью поднял ее позволяя буквально сесть к нему на плечи. А в следующий миг слился с ней в еще одном поцелую, соединяясь с губами. Другими губами. А потом он укусил ее в разгоряченную и возбуждённую плоть. Его клык вонзился в половые губы Эвелин, я его язык проникал так глубоко в ее лоно, как только мог. Во рту вампира смешались и вкус собственного семени, и соков возбуждения любимой и ее крови. Вкус страсти, демонической страсти, если угодно. Он хотел довести девушку до полного экстаза, пытаясь приобщить к собственному миру порока.
Продолжая крепко сжимать ее за бедра он неистово ласкал девушку своим ртом и терзал зубами что источали ферамоны наслаждения. Терзал уже казалось бы истерзанное лоно и даже не думал останавливаться. Его собственное возбуждение, не смотря на то, что он кончил, даже не думало проходить, но теперь он уже мог с легкостью терпеть его, полностью отдаваясь процессу ласок любимой.
Сложно сказать, сколько это длилось, но в конечном итоге, немного уставший, он аккуратно поставил девушку перед собой на ноги, но лишь затем, что бы слиться в еще одном новом поцелуе, давай и есть почувствовать вкус их страсти на его губах.

Страсть не зря сравнивают с жаром, от которого плавится все внутри, и Эвелин сейчас была подобна свече – пламя вожделения, с такой удивительной легкостью зажженное Дэвидом, делало ее тело невероятно податливым в его руках, словно оно было сотворено из нагретого воска. Оказавшись лежащей на спине, Эвелин, закусив нижнюю губу и демонстрируя небольшие клыки, из-под полуопущенных ресниц наблюдала за тем, как Дэвид, на лице которого читалось одновременно и возбуждение, и нетерпение, сражается с собственной одеждой, а потом медленно облизывает свои пальцы, прикосновение которых она только что чувствовала внутри себя. Она неосознанно облизнула губы, глядя на это завораживающее зрелище, а потом тихо ахнула, на миг закрыв глаза, когда Дэвид вошел в нее одним быстрым толчком, моментально заполняя ее всю целиком и полностью. Несколько мгновений покоя, когда он словно дает ей возможность насладиться этим чудесным ощущением, а потом Дэвид все же начинает двигаться, все быстрее, жестче и яростнее, и Эвелин еще какое-то время любуется им, а потом все же закрывает глаза, полностью отдаваясь своим чувствам – восхитительному сочетанию любви и вожделения.
Ее сознание почти полностью отключается от того, что их окружает – сейчас для Эвелин существовал только Дэвид, его движения, его ладони, сжимающие ее бедра, и она лишь машинально хватается руками за поверхность, на которой лежит. Однако в какой-то момент где-то совсем рядом раздается странный треск, и Эвелин совершенно теряется в пространстве – она уже ни за что не держится, и нет больше опоры, которую она только что чувствовала своей спиной, но руки Дэвида по-прежнему сжимают ее бедра, а сам он не останавливается, и потому все эти изменения ее не слишком волнуют, а потом и вовсе перестают существовать, когда любимый тихо рычит, а внутри появляется ощущение влажного жара. Эвелин улыбается, а потом вдруг снова обнаруживает, что все поменялось – она больше не парила в воздухе, у нее появилась новая опора, а неистовые толчки его плоти сменяются прикосновением горячих губ. А потом он ее кусает, и Эвелин запрокидывает голову, выгибаясь и хрипло застонав, когда все на свете сгорает в ослепительной вспышке очень яркого и невероятно острого удовольствия. Оргазм, кажется, длится целую вечность и похож на настоящий фейерверк, когда одна яркая вспышка экстаза сменяется второй, затем огненным цветком расцветает третья, за которой следуют все новые и новые, и Эвелин даже становится страшно, что она сейчас либо потеряет сознание, так и не прочувствовав все это до самого конца, либо Дэвид просто остановится. Но опасения оказываются напрасны – ее сознание не отключается под напором этих невероятных эмоций, а Дэвид слишком чуткий, чтобы преждевременно остановиться, и отпускает ее только тогда, когда последняя яркая вспышка удовольствия гаснет окончательно, оставляя после себя чувство приятной усталости.
Дэвид целует ее, и от вкуса этого поцелуя у нее начинает кружиться голова – настолько это порочно и возбуждающе. И Эвелин, закрыв глаза и схватившись за плечи любимого, чтобы устоять на подкашивающихся от удовольствия ногах, пьет вкус этого поцелуя, словно самое лучшее вино на всем Деусе. Затем, слегка отстранившись и прижавшись лбом к его щеке, тихо шепчет, счастливо улыбаясь:
- Дэвид… Что ты со мной делаешь… У меня ноги подкашиваются… Я, конечно, надеялась, что попытка соблазнить тебя отсутствием белья окажется удачной, но что все это будет так… - Эвелин замолкает, пытаясь подобрать какой-то эпитет, способный описать ее впечатления, однако, кажется, все мысли сейчас увязли в этой восхитительной неге, наставшей после оргазма, и она выбирает первое, что приходит в голову: - Так фантастически хорошо! – Затем, заглянув в глаза Дэвида, Эвелин улыбается и добавляет: - Кажется, подобные выходки войдут у меня в привычку! И все по твоей вине, - уже шепотом произносит она прямо ему в губы, прежде чем снова поцеловать.
Целуя любимого, Эвелин прижимается к нему и только тогда обнаруживает, что он все еще возбужден. Не отрываясь от губ Дэвида, она опускает одну руку вниз, обхватывая его плоть, и начинает ласкать подушечкой большого пальца головку, все еще влажную от его семени и ее собственного возбуждения. Затем, все же разорвав поцелуй, снова улыбается и тихо шепчет:
- Кажется, я знаю, как дать отдохнуть моим бедным ногам, а тебе – еще немного удовольствия…
Мимолетно поцеловав Дэвида еще раз, Эвелин опускается перед ним на колени и, глядя ему в глаза снизу вверх, приоткрывает губы, после чего поглаживания пальчиком сменяются нежным прикосновением языка к его головке. Вкус оказывается почти таким же, как и их поцелуй, и Эвелин, почувствовав прилив легкого возбуждения от этой мысли, начинает ласкать его более уверенно, посасывая, дразня язычком, позволяя Дэвиду вбиваться в свой жаркий ротик так глубоко, как только можно, и не собираясь останавливаться до тех пор, пока снова не доведет его до самого пика удовольствия.

Для Эвелини и Дэвида весь остальной перестал существовать, зато для всего остального мира – они все еще были вполне реальны. Можно ли было сомневаться, что в ответ на крушение столешницы, хозяин этого самого пресловутого столика никак не отреагирует?
У Мертена Крауса всегда были готовые качественные бланки для паспортов. Так что много времени изготовления документы не требовало. Заполнить бланк, сделать правильную подпись, распечатать и вклеить фото и поставить печать, которая, конечно же, у него тоже имелась. Паспортный стол одного из десятка провинциальных городков. Обмануть систему не так уж и сложно, другое дело, что сама система тоже умела кусаться и обманывать. И это была одна из причин, почему он предпочитал жить под землей. Эпоха камер и слежки сформировала у него настоящую паранойю. Хотя это, конечно, вовсе не означала что он не выбирался наружу.
Он уже закончил с документами девушки, и собирался вклеить фото Миллера, когда в соседней комнате раздался грохот.  Отложив карточку старого приятеля, вампир поднялся и быстрыми шагами добрался до двери. Увиденное не так уж и сильно его удивило – все таки он уже давно знал Дэвида. Постояв минуту или две, и немного разочарованный что его в упор не замечают, он вернулся на свое рабочее место. Следовало закончить работу, оставалось не так уж и много.
Когда он снова появился в дверях своего «холла» позы заметно изменились. Дэвид стоял на ватных ногах, держась одной рукой за стену, а Эвелин стояла перед ним на коленях. И было очевидно что вампиры находятся в совершенно другой, параллельной реальности. Лицо Миллера вообще сильно умиляло Крауса, красное от приятного напряжения, с глупой улыбкой и чуть приоткрытым ртом, из которого то и дело вырывались тихие стоны.
Мертен прислонился плечом к дверному косяку и перекрестив руки на груди принялся наблюдать, с легкой, саркастической улыбкой на губах. Впрочем, глядя на то, как вампир пошатывается, ему даже становилось немного завидно. Был ли у него за всю его долгую жизнь подобный секс? Не в смысле, делали ему минет – конечно делали. Но сейчас, кажется, происходило что-то куда более яркое и страстное, чем просто банальный половой акт между мужчиной и женщиной.
Правая рука Дэвида сейчас лежала на голове Эвелин и его пальцы непроизвольно перебирали золотые волосы девушки. И несмотря на всю похотливость и пошлость момента, и движениях этих было столько нежности и тепла, какой-то ламповой романтики. Казалось, на глазах и короля теней творилось что-то совершенно невероятное, невозможное. Сцена где страсть и неудержимая похоть перемежались с любовью и нежностью.
Поймав себя на подобных мыслях, Краус слега мотнул головой, уж как-то это было слишком не в его духе. Затем подождал еще немного, и наконец подловив тот самый момент, заговорил.
-Вы еще не закончили развлекаться и ломать мою мебель? А стоимость стола придется тоже компенсировать!- саркастически и не без легкого злорадства произнес Краус.
Да, это было в тот самый момент, когда рука Миллера непроизвольно сжалась на волосах девушки притягивая ее головку еще ближе к себе, а в ее ротик брызнула горячая струя его семени.  Когда его голова запрокинулась назад а сам он с большим трудом удерживал вертикальное положение. Когда конвульсии невероятного оргазма начали сотрясать его тело. Он даже не сразу сообразил о том, что слышит и до его сознания наконец не дошло, что в комнате они уже не одни.
-Скатина,- с трудом произнес он, в ушах его слегка звенело, а перед глазами летали маленькие светящиеся точки. Он был на столько счастлив, что даже злится по настоящему был не способен. А потому его ругательство могло даже показаться ласковым словом, если не вникать в его смысл.
-Моральную компенсацию за оскорбления личности, пожалуй, тоже добавлю,- весело огрызнулся Мертен.

Услышав саркастичный, полный злорадства голос Крауса, Эвелин в страхе тут же попыталась отстраниться, однако именно в этот момент рука Дэвида, все это время ласково перебиравшая ее локоны, сжалась, не давая ей этого сделать и заставляя ее пройти все это до конца на глазах у совершенно постороннего человека. И если ощущение, что их могут застукать, слегка будоражило воображение, добавляя азарта, то когда это все же произошло, оказалось, что это… ужасно. Как долго здесь находился Краус? Сколько он смотрел на них? Может, он вообще все это время был тут, наблюдал за ними, а она, как обычно, ничего не замечала, кроме Дэвида… Впрочем, было совершенно неважно, как долго находился здесь Краус, ведь даже если он пришел только что, этого вполне было достаточно.
Щеки Эвелин стремительно заливает краска стыда, когда, наконец, хватка Дэвида ослабевает, и она быстро вскакивает на ноги, пряча лицо в ладонях и буквально каждой клеточкой тела чувствуя на себе ироничный взгляд Мертена. Большего позора она никогда в жизни не испытывала, и сейчас Эвелин очень хотелось спрятаться, а лучше стать невидимой или вообще испариться, только бы исчезнуть отсюда. К сожалению, это было невозможно, и все, что смогла сделать Эвелин, это отвернуться к стене, по-прежнему закрывая лицо руками, и, слегка сгорбившись, вжать голову в плечи, словно стараясь стать меньше и незаметнее.
Невинная шалость, на которую она решилась, почувствовав вкус свободы рядом с Дэвидом и желая всего лишь доставить им обоим немного удовольствия, обернулась настоящей катастрофой. И что еще хуже – Эвелин сама была в этом виновата. Она так старательно подавляла свою сексуальность, усилившуюся после обращения – сначала потому, что ей казалось это неприличным, потом – потому что не могла быть с Дэвидом, но в один прекрасный день все преграды оказались сметены. И можно было уже не подавлять свои желания, ведь рядом был мужчина, которого она обожала и любила всем сердцем, мужчина, который являлся объектом всех этих желаний и мог легко исполнить любое из них, вот только… Свобода не принесла ничего хорошего, а желание исполнилось вовсе не так, как она рассчитывала, и теперь Эвелин стояла, отвернувшись к стене, не смея поднять глаза ни на Крауса, ни даже на Дэвида, и чувствуя себя так, словно оказалась выставленной обнаженной на всеобщее обозрение перед толпой зевак. И хотя на самом деле ее нагота была сейчас прикрыта платьем, а из зевак был всего лишь один Краус, это уже ничего не меняло – от былой эйфории не осталось и следа, она исчезла, уступив место горечи, стыду и чувству отвращения к самой себе.
На глаза наворачиваются слезы, Эвелин чуть опускает ладони, начиная часто моргать и всхлипывать, и в следующее мгновение две алые капли срываются с ресниц и падают на платье, оставляя на голубой материи две безобразные отметины. Эвелин, в другой ситуации наверняка бы расстроившаяся из-за испорченной одежды, сейчас не обращает на это никакого внимания – это самая меньшая из ее бед, к тому же слезы уже не остановить, и на платье появляются все новые и новые пятна.
Ленивая перепалка Дэвида и Крауса, который, кажется, даже веселится, глядя на происходящее, становится последней каплей, и Эвелин бросается к входной двери, все еще пряча лицо в ладонях. Сейчас она не вспоминает ни про пальто, небрежно сброшенное на спинку стула, ни про сумочку, лежащую там же – гонимая стыдом, она просто пытается скрыться подальше от свидетелей ее позора, уйти, исчезнуть из их поля зрения, и может быть тогда будет легче. Может, тогда ее не будут так сильно душить слезы, щеки перестанут так сильно гореть, а отвращение к самой себе хоть немного отступит, давая небольшую передышку. Однако дверь не поддается, заставляя ее остановиться и продлевая этот кошмар.
- Вып-п-пустите меня от-тсюда, - не выдержав, взмолилась Эвелин, начав заикаться от сильного волнения и продолжая всхлипывать. – П-п-пожалуйста… - жалобно добавила она, стоя лицом к двери и немного повернув голову на бок, но так и не набравшись мужества, чтобы поднять взгляд ни на одного из мужчин.

Миллер даже не сразу понял, что случилось. Все произошедшее за последние сутки было настолько волшебным, что он попросту забыл, какая на самом деле есть между ними разница. Он стал воспринимать девушку как частичку самого себя, а все те ужасные чувства и эмоции что она сейчас испытывала были для него настолько чужды, как для самой Эвелин могла быть трагедия съеденной кем-то ее конфеты. Иными словами, в сознании, в его восприятии мира проблема эта была и не проблема вовсе. Была бы, если бы не то, как это все повлияло на его любимую.
Это все-таки случилось, то чего он опасался и даже боялся с самого начала. Его порочная сущность соприкоснулась с чистотой его ангела.
-Исчезни,- одними только губами прошипел он своему старому приятелю, пряча в брюки свое хозяйство. А внутри него все бушевало от ярости, которая, впрочем, в больше степени была направлена на него самого. Впрочем, давать волю собственным эмоциям он был не намерен. Надо было что-то делать, хотя он все еще не до конца понимал, что именно, он развернулся и медленно подошел к Эвелин. Он хотел было обнять девушку, но пока не решился это делать. А вместо этого просто заговорил, шепотом, так что бы слышать могла только она. Хотя необходимости в том и не было, Краус, чай не дурак, быстро исчез в соседней комнате. Ласково и одновременно спокойно он обратился к девушке.
-Любимая... – он непроизвольно сделал небольшую паузу, пытаясь собраться с мыслями.
-Ты все еще веришь мне? Вспомни вчерашний день. Еще вчера ты боялась коснутся человека, боялась пить человеческую кровь. Но все оказалось не так страшно, верно? Ты доверилась мне, позволила показать тебе, что в том нет ничего ужасного. И сегодня ты пила кровь того юноши без капли сомнений. Ты доверилась мне, позволила показать... Позволь и сейчас, доверься мне,- это звучало как просьба, но голос Дэвида был тверд и одновременно ласков. Он сделал еще один шаг, приближаясь вплотную к любимой и наконец обнял девушку за плече, позволяя ей не смотреть не него.
-Это все моя вина. Но... Тебе нечего стыдится. Мой мир отличается от того, к которому ты привыкла. Но ты с легкостью начала погружаться в него вместе со мной.  Да, любимая, я порочен. По крайней мере с точки зрения той морали, того общества, к которому ты привыкла. Но все это лишь предрассудки. Я люблю тебя, а ты любишь меня. И если ты не передумаешь, сегодня наши с тобой судьбы переплетутся в одну. Тебе стыдно, но подумай, чего именно ты сейчас стыдишься?
Миллер совершенно не был уверен, что выбрал правильную линию поведения, для того что бы попытаться успокоить девушку. Но отступать было уже поздно. Он пошел по пути «честности», пытаясь донести до любимой собственное видение происходящего. Отнюдь не будучи уверен, что она сможет его понять. И все же, она надеялся, ведь он уже начал чувствовать какое-то родство их душ, чем бы на самом деле они не были. Да, все происходило слишком быстро, и он опьяненный этой идиллией, не заметил как переступил грань, которой не существовало для него самого, но была весьма отчетлива видна для Эвелин. Но что толку сокрушаться, граница нарушена. И теперь был только путь вперед. По крайней мере именно так он это сейчас видел.
-Ты стыдишься наших чувств. Ведь то что только что было – было именно их проявлением. Не более. Я люблю тебя, мой ангел. И готов кричать об этом на каждом шагу, так же как с радостью произнесу это сегодня ночью, в клятве любить тебя вечно,- он прижал девушку ближе к себе.
-Слышишь, моя милая,- он чуть склонился и теперь уже горяче шептал ей в ушко.
-Я люблю тебя, люблю больше всего на свете. И не стыжусь этого. И прошу тебя, моя хорошая. Не стыдись и ты! Возможно я прошу от тебя слишком многого. Я не знаю... Но я такой, мой ангел, я такой...
А потом реальность уже в какой раз исчезла для девушки под действием разума старого вампира. Запахло летом, пихтой и лесными цветами. На небе ярко светила солнце. Девушку окружал ухоженный парк, совсем рядом виднелись белоснежные, мраморные перила, отделявшие ее от обрыва, за которым открывалась бесконечная синева спокойного моря, поблескивающего в полуденном солнце. Эвелин больше не чувствовала руки Миллера на своем плече и не видела его. Он оставил ее одну? Нет. Стоило ей оглянуться, и она увидела Дэвида в нескольких шагах, прислонившегося к такой же оградке, и в пол оборота глядящего на нее. А где-то за ним виднелась крыша то ли какого-то замка, то ли очень большого и роскошного особняка.
-Подойди пожалуйста,- тихо попросил он, продолжая стоять, то и дело поглядывая в сторону замка.
-Это замок одного моего приятеля. Маркиза Кэвина де Лакомбе. И да, он из Черного Дракона. Часть моей семьи.- Миллер больше не смотрел в сторону замка, а смотрел только в глаза девушки, надеясь поймать хотя бы мимолетное облегчение в выражении ее ангельского личика, хотя бы тень ее очаровательной улыбки.
-Здесь регулярно проходят приемы, которые я и сам порой посещаю. В основном это состоятельные люди, а точнее, в большинстве своем – не люди. Одна из особенностей этих, хм.. Встреч, заключается в том, что все они не стыдятся ни своих чувств, ни своих желаний. Ни тем более своих тел. Здесь проходят откровенные представления, но даже без них все это... С точки зрения обычного человека – нечто за гранью добра и зла. Разврат и порочность в чистом его проявлении. И все это часть моего мира, его естественная часть. Я давно уже не организовываю подобных вечеринок, но именно я вдохновил Кэвина на это. Уже и не помню, сколько лет назад. Может пару сотен? Я знаю, это сложно понять и принять. И в свое оправдание я могу сказать, что мне никто кроме тебя не нужен. Но от того, это не перестанет быть моим миром. И однажды я бы обязательно привел тебя сюда, хотя бы просто, что бы показать все это. Ведь это действительно любопытно и весьма забавно. А еще это заводит. Здесь пары, если даже они желают уделять внимания только друг другу, могут удалится в свои покои, но могут и не скрываясь от глаз остальных, продемонстрировать свою страсть другим. И я бы никогда не стал бы стыдится своей страсти к тебе. Конечно, я ни в коем разе не призываю тебя ко всему этому. Просто хочу, что бы ты поняла. Поняла, что в этом нет ничего ужасного, что на самом деле это вполне естественно. По крайней мере в моем мире. И как бы я не пытался тебя оберегать от своего прошлого, от этого мира, если мы переплетем наши судьбы и наши жизни вместе, ты все равно будешь сталкиваться с моей прошлой жизнью. Но и таиться и что-то скрывать от тебя я не хочу.
Вампир ненадолго замолчал, затем засунул руку в карман и извлек оттуда небольшую коробочку с бархатной поверхностью. Он встал на одно колено, слегка задирая голову и вытягивая руку. Коробочка раскрылось, а внутри было кольцо. То самое кольцо, что Миллер подарил девушке сегодня утром.
-Любимая. Возможно я не самый лучший и правильный мужчина. Черт, скорее уж все наоборот. Но я люблю тебя, и прошу принять меня... И с трепетом в сердце прошу твоей руки. Эвелин Рассел, Ангел мой. Ты выйдешь за меня замуж?
С замиранием сердца, Миллер ждал очередного своего приговора, невольно любуясь красотой Эвелин, своим ангелом, что точно делал его лучше. И все же, не мог изменить его прошлого и перечеркнуть одним росчерком пера всю его сущность. И все что ему оставалось, это надеяться. Надеяться что его любимая примет его именно таким, каким он был на самом делет. Примет и будет любить как и прежде. И пусть в его шкафу было еще много страшных тайн и скелетов, которые ему еще долго придется скрывать, некоторые вещи так прсто не спрячешь.
А где-то внизу, за белоснежной мраморной оградой, перед замком маркиза разыгрывалась очередная порочная сцена. В центре небольшого амфитеатра шло представление о неком древнем императоре Лакигуле, который, как раз сейчас занимавшимся любовью со своей родной сестрой. А вокруг стояли люди, кто-то в дорогих костюмах и вечерних платьях. Кто-то без части этого гардероба, или вовсе без него. Да и некоторые платья и костюмы были столь причудливыми и откровенными... Кто-то просто смотрел на представление, кто-то был занят беседами за бокалами дорого вина или шампанского. А иные и вовсе без всякого стыда повторяли то же самое, что сейчас происходило на «сцене».

Она не просто слышит, как Дэвид подходит все ближе и ближе, скорее, чувствует его приближение и пытается сохранить дистанцию. Сейчас Эвелин кажется, что хуже нее просто никого нет на всем Деусе, а Дэвид… Он… Он не должен быть рядом, не должен касаться ее, потому что тогда разделит с ней весь этот ужас и позор, который она сама же на себя и навлекла. Он просто не заслуживает подобного… Эвелин вздрагивает, услышав «любимая», и чуть поворачивает голову в сторону Дэвида, так и не рискуя посмотреть на него, зато открывая свое собственное лицо, на котором даже сквозь яркий румянец стыда были отчетливо видны багровые дорожки кровавых слез.
Верит ли она ему? Эвелин даже не нужно задумываться, чтобы ответить на этот вопрос. Верит. Вот так просто и коротко, без дополнительных оговорок и условий, не имея на то никаких объективных причин и полагаясь лишь на свои чувства. Просто верит, и эта вера ничуть не ослабла даже в тот момент, когда он впервые ее укусил, желая на собственном примере показать, что пить кровь – это совсем не страшно. Но Дэвид совершенно напрасно напомнил сейчас об этом, ведь это совсем разные вещи – одно дело пить кровь ради собственного выживания, и совсем другое вести себя так, как она. Эвелин отворачивается, снова моргая и чувствуя, как слезы вновь начинают катиться по щекам, и именно в этот момент Дэвид оказывается совсем рядом и обнимает ее за плечи. И если она только что была уверена, что ему не стоит до нее дотрагиваться, то теперь, все же оказавшись в его объятиях, Эвелин стало немного легче. Дэвид словно закрыл ее от всего остального мира, помог спрятаться не только от любопытных глаз Крауса, который, кстати, на самом деле куда-то исчез, но и заставил слегка отступить то жгучее чувство стыда, которое ее сейчас мучило. Его эмоции мягко обволакивают ее, позволяя чувствовать себя еще более защищенной, а его мягкий голос, его слова о том, что он по-прежнему любит ее, придают смелости для того, чтобы снова повернуть голову и все же поднять на него глаза. Эвелин смотрит на черты любимого лица и тяжело вздыхает, будучи все еще подавленной, однако стоит ей только сделать этот вдох, как тонкие крылья ее носика тут же вздрагивают, почувствовав запах Дэвида. Он пахнет изумительно – его собственный запах смешивается с ароматом парфюма, образуя дивную смесь, но это еще не все. От Дэвида все еще пахнет сексом, диким, безудержным, страстным сексом, занимаясь которым можно было не заметить ни ломающуюся мебель, ни любопытных зрителей, ни даже внезапно наступившего конца света.
От того, какое направление принимают ее мысли, Эвелин зажмуривается – только что ей казалось, что ниже пасть уже невозможно, как вдруг оказалось, что это очередное заблуждение. А тем временем Дэвид убеждает ее в том, что все случившееся – это проявление их чувств, и Эвелин так хочется с ним согласиться, вот только… Делиться сокровенным на публике она совершенно не готова, и это оказывается ее последней мыслью перед тем, как захламленный бункер Крауса исчезает, уступая место очередной иллюзии.
Она больше не чувствует объятий Дэвида и испуганно ищет его глазами, но быстро успокаивается, обнаружив невдалеке. Вампир предлагает ей подойти поближе, и Эвелин нерешительно делает пару шагов, на ходу пытаясь вытереть следы слез на лице, и замирает на некотором расстоянии, так и не рискнув приблизиться вплотную. Внимательно слушает, однако, описание местных развлечений ее отнюдь не пугает – родители Эвелин постарались привить своим детям мысль о том, что каждый волен заниматься тем, что ему интересно, разумеется, если это не ущемляет свободу окружающих. И то, что кто-то предпочитал проводить свое время именно так, как описывал Дэвид, не вызывало у нее отторжения, но и не позволяло избавиться от собственного стыда – у Эвелин была своя персональная система координат, позволявшая ей ориентироваться в том, что хорошо и что плохо, и то, что произошло с ней совсем недавно, явно находилось в той плоскости, где были собраны плохие поступки. Впрочем, описание местных развлечений и тот факт, что и Дэвид принимал в них участие, просто меркнет перед одной короткой фразой, когда он говорит, что ему никто не нужен кроме нее. В поблекших глазах Эвелин вспыхивает некоторое подобие прежних лукавых искорок, когда девушка поднимает на Дэвида взгляд, а потом она, вновь испугавшись, прижимает руки к груди, когда он зачем-то встает перед ней на одно колено. Причина выясняется почти сразу, и Эвелин с удивлением обнаруживает в руке Дэвида маленькую коробочку с уже знакомым кольцом. Он снова делает ей предложение, и Эвелин опять начинает всхлипывать, вот только на этот раз от любви и нежности по отношению к Дэвиду, которые уверенно заставляют потесниться стыд и отвращение. С ресниц снова начинают капать слезы, и Эвелин, пытаясь их вытереть ладонями, сначала кивает головой, а потом тихо произносит:
- Да…

Да. Совсем не такое как утром, и все таки, это да. Но в душе Миллера скребутся кошки. Он чувствует, что Эвелин все еще плохо. Не так как там в бункере, но впервые наверное, чужая боль приносит ему столько страданий. Конечно он понимает, что сам виноват в этом. Столь непривычное ощущение. Сожаление? Нет, слишком сложно для него. Сожалеть. Казалось бы, такое обычное для любого человека чувство, для него – нет.
Да и о чем сожалеть? О том, что было столь великолепно? Волшебно? Но Эвелин, кажется, все еще не понимает, не понимает его.  На вампире начинает наваливаться меланхолия. На губах его появляется еле заметная улыбка, но внутри тоска и боль. На миг там даже мелькает кое-что еще. Еще одно, совершенно незнакомое или давно забытое. Иррациональное, но такое человеческое. На миг он чувствует одиночество...
Миг, сколько это в секундах или миллисекундах? Мир дрожит и рассыпается на куски. Вампир не контролирует происходящее, он теряется в собственном незнакомом ощущении. Просачивается ли это вовне? Меняется ли что-то для Эвелин? Он не знает. Для него все вокруг переполнено красками картинок из его собственной жизни. Они словно карты, что только что взмыли вверх, когда кто-то неосторожно зацепил основание карточного домика. Столько воспоминаний, что не способно вместить даже сознание абсолюта. И во всем этом многообразии красок, таких разных, он смотрит на себя как бы со стороны и понимает ту странную, непонятную истину, что он никогда не замечал раньше. То, на сколько во всем этом он одинок. Ту невыразимую пустоту, в которой он оказался. Среди всех этих людей, окружавших его на протяжении жизни. Одиночество в толпе. Где-то среди всех этих воспоминаний, он все же натыкается на подобные чувства. Далеко, очень далеко, еще в доме своего отца. Молодость, он даже еще не был вампиром. Но тогда он испытывал нечто подобное. Это чувство... Он много раз видел его у других людей, и все же, это совсем не то же самое, что ощутить самому. Среди всех этих образом он выделяет Эвелин. Стройное тело его невесты, ее ангельское личико, ее улыбка. Ее божественная красота в очередной раз завораживает вампира. Любовь... Считается что вампир не умеет любить, но он любит. Ну или просто не знает другого подходящего слова к совокупности всех тех чувств и эмоций что испытывает к этой молодой девушке. Он вспоминает как боялся прикоснуться, запачкать... И он все же это сделал. Сожаление? Нет, это все еще слишком сложно для него. Та самая защитная реакция, выработанная за столько лет жизни. То оружие, что не дает впасть в уныние, позволяющее оставаться молодым несмотря ни на что. Да и о чем сожалеть? Этот вопрос вызывает внутри него еще больший приступ, почти невыносимого ощущения бесконечного, всепоглощающего одиночества. Боль, как же ему сейчас больно! Кто бы мог подумать, что одна простая мысль может принести столько боли! Приглушить? Нет, он пока не решается это сделать. С усердием мазохиста он продолжает наблюдать за собственными, внутренними метаморфозами. Сколько это, миг? Секунда или меньше? А может быть вечность? Вся его жизнь – лишь один миг. Миг в пустоте. Потому что на самом деле, вокруг него ничего нет, не было, и никогда не будет. Потому что никто и никогда не сможет по настоящему понять, разделить... Потому что это крест каждого. И не важно, любишь ты или нет. Не важно, любят ли тебя. Одиночество – вот единственный настоящий спутник любого разумного существа.
Но миг наконец проходит, и мир снова собирается обратно в прежнюю картинку. Миллер все еще стоит, приклонив колено, и смотрит снизу вверх, не девушку, по щекам которой текут слезы. Миг проходит, а боль остается. И к этому примешивается и боль сострадания. Миллер продолжает стоять, не шевелясь, кажется даже не дыша, а по его щеке течет что-то влажное. Вот и вторая щека становится мокрой.
-Пожалуйста...- шепчет он, слова даются неожиданно тяжело. А в горле сухо как в самой жаркой пустыни. Он облизывает губы и пытается снова.
-Пожалуйста, не плач,- наконец произносит он, но эти слова имеет странный эффект для него самого. Теперь слезы кажется буквально текут рекой. Он чувствует, как все сложнее становится удержаться на месте, удержаться от того, что бы упасть на землю, обхватывая себя руками. Жалость поглощает его целиком. Смешанное чувство жалости к любимой и жалости к самому себе. Он все еще стоит не шевелясь, конечно он не падает. Лишь губы его слегка дрожат, а по щекам продолжают течь слезы. Соленые и горькие, он уже чувствует их на собственных губах.
Сожаление? Нет, слишком сложно для него. Но как оказалось, есть неожиданные вещи, на которые он вполне способен, хотя даже не подозревал об этом. Боль, жалость, одиночество... Пол царства за нож в спину! Физическая боль легче! Или все таки руна? Нет, пусть он не может сожалеть. Зато, в каком-то смысле, может разделить боль своего ангела. Даже если это и не совсем та самая боль. Он пытается улыбнуться дрожащими губами, понимая, как глупо сейчас звучит и ведет.
-Любимая моя,- продолжает шептать он.
-Пожалуйста, не плачь...

- Да…
И после этого короткого слова – неловкая пауза. Нет ни радостных улыбок, ни сердечных объятий и нежных поцелуев, нет счастливых взглядов и ощущения, что этот момент – особенный. Она все еще любит его, в этом нет сомнений, но то, что произошло совсем недавно, заставило Эвелин замкнуться в себе, оставшись наедине со своим горем. И она все еще чувствует себя просто ужасно, когда к ее собственным негативным эмоциям начинают примешиваться эмоции Дэвида.
Это снова ощущается так ярко, так удивительно четко, что вполне хватает ее скромных возможностей, чтобы почувствовать, и так больно, что хочется громко и исступленно кричать в безотчетной попытке выплеснуть эту боль наружу, вот только горло перехватывает спазмом, и Эвелин лишь хрипло полувздыхает-полувсхлипывает. Одиночество… Дэвид сейчас испытывал одиночество… Он стоял рядом с ней, совсем близко, всего в паре шагов, он говорил ей, что любит, и обещал повторить это ночью на церемонии, он снова протягивал ей кольцо, и несмотря на все это он был просто невыносимо, запредельно одинок. Это открытие настолько потрясает Эвелин, что несколько мгновений она просто смотрит на Дэвида, чувствуя, как ее душа сейчас корчится от боли, которую он испытывает, а ее собственные горести вдруг совершенно перестают иметь хоть какое-то значение. Израненное самолюбие, стыд, ощущение, что хуже нее никого нет на всем белом свете – это все было совсем неважно и вовсе не являлось катастрофой, потому что настоящая трагедия разворачивалась у нее на глазах, когда по щеке Дэвида скатилась первая слеза, а он сам был невероятно одинок рядом с ней. От этой мысли ей становится еще больнее, и Эвелин начинает казаться, что еще немного, и ее сердце просто не выдержит, но за первой слезой по щекам Дэвида катится вторая, за ней еще и еще, и хотя ему было очень плохо, он все еще пытался ее успокоить.
- Дэвид… - хрипло выдыхает Эвелин, бросаясь к нему так быстро, что ее движение в пространстве больше напоминает размытую тень. – Дэвид, пожалуйста, не надо… - в страхе лихорадочно шепчет она, оказываясь совсем рядом, прижимаясь к нему всем телом и беря его лицо в ладони, заставляя Дэвида слегка запрокинуть голову назад и посмотреть на нее. Все внутри оказывается сковано мертвящим ужасом, стоит ей лишь на мгновение представить, что это ощущение одиночества больше никогда его не оставит, что оно навсегда поселится в его сердце, и они больше никогда не смогут почувствовать себя единым целым, как это было еще совсем недавно. – Дэвид, прошу тебя… Не плачь… - со слезами умоляет его Эвелин, осыпая лицо возлюбленного поцелуями, словно пытаясь своими губами осушить его собственные слезы и совсем не замечая, как с ее ресниц снова начинают капать алые капли. – Милый мой, родной, хороший, я так люблю тебя… Люблю, слышишь? Люблю! Больше жизни, больше всего на свете! И я всегда буду рядом, - продолжает сбивчиво шептать она, все еще держа лицо Дэвида в ладонях, глядя ему в глаза и большими пальчиками проводя по щекам мужчины, чтобы вытереть его слезы. – Всегда… Я разделю с тобой все, что угодно, и плохое, и хорошее, только, пожалуйста, не закрывайся от меня, не уходи… Дэвид, пожалуйста… Ты не одинок, я рядом с тобой… Слышишь? Я всегда буду рядом, - снова повторяет Эвелин, - мне никто не нужен кроме тебя, только ты один, понимаешь? И я люблю тебя таким, какой ты есть, мне все равно, хороший ты или плохой, я просто люблю тебя и буду любить до последнего вздоха… Прости меня, это я во всем виновата, я просто слишком мелкая, бестолковая и совершенно ничего не понимаю в жизни…
Эвелин отпускает лицо коленопреклоненного Дэвида, затем сама встает перед ним на колени и прижимается к его груди. Обнимает возлюбленного обеими руками чуть выше талии и начинает ласково поглаживать ладонями его спину, уткнувшись лицом ему в грудь и продолжая тихо шептать:
- Прости меня, пожалуйста… Я совсем не хотела тебя расстраивать, любовь моя… Дэвид, пожалуйста… Только не плачь… Я рядом, я с тобой и я люблю тебя…
Сбивчиво шепча это, Эвелин слегка сжимает объятия, словно пытаясь не только с помощью слов убедить Дэвида в том, что он не одинок, но и теплом собственного тела и лаской растопить захлестнувшее его чувство холодного одиночества. Она, не глядя, целует его сквозь ткань рубашки куда-то в районе ключиц, так и продолжая успокаивающе гладить по спине и шепча слова о любви, но спустя несколько мгновений убирает правую руку и поднимает ее вверх. В поле зрения мужчины оказывается ладонь Эвелин с растопыренными пальцами, недвусмысленно намекающая на то, что кольцо, которое все еще находится в его руках, должно, просто обязано вернуться на свое законное место – безымянный пальчик его невесты, которая на самом деле любила его больше жизни и действительно была готова принять его таким, каким он был, даже не пытаясь его переделать, просто потому что совершенно искренне считала Дэвида идеальным.

И все таки она почувствовала. Не удивительно, в конце концов она тоже была абсолютом.  А еще они уже успели стать друг другу не чужими людьми. Да и находились сейчас в его собственном сознании. Конечно она почувствовала, а как могло быть иначе? Ведь даже обычные люди порою чувствуют настроения друг друга...
Дэвид смотрит на Эвелин, слышит ее слова. Она не поняла, конечно нет. Его одиночество имеет совсем иную природу. Дело ведь не в том, рядом она или нет. Дело в том, что она никогда не поймет его до конца! Как и никто другой не сможет. Собственный внутренний мир всегда будет таковым, и не важно, что ты делаешь и с кем, что чувствуешь. Так будет всегда, это нельзя изменить! Этого можно не понимать, но он-то понял! Понял и это ужасно!

Миллер вдруг осознает очередную, весьма странную метаморфозу. Он понимает, что рассуждает о этом пресловутом одиночестве рассудком. Точно так, как мог рассказывать кому-то свои философские теории и небылицы о пороках и похоти, например. О человеческой глупости или еще чем-то в таком роде. Но ведь все это лишь игра слов! И сейчас? Он снова играет словами! А внутри? Эта страшная, ужасающая боль! Та самая, вечная и изначальная! О которой множество философов сочинили не мало трактатов, а поэты сложили стихов! Где?
Ее нет! Куда она делась? Слова девушки и ее объятия, неужели дело в этом?
Медленно до вампира начинает доходить. Приходит осознание – что все это, всего лишь очередная фикция. Иллюзия, придуманная людьми или кем-то еще. Иллюзия, в которую поверил даже он. Но что это было? Жалость? Жалость к самому себе? Миллеру вдруг становится стыдно за этот глупый, как он только что понял, даже жалкий приступ. Нет, стыд – не то слово, вряд ли Дэвид был способен на настоящий стыд. Неловкость? Кто знает.
Он смотрит на девушку и на его губах начинает появляться настоящая, искренняя улыбка, он обнимает и прижимает к себе Эвелин так сильно, как только может, что-бы ненароком не навредить! В конце концов, ведь именно она спасла его от этой ужасающей, бесконечной боли! Хотя, если подумать, она же и повергла его в нее. Не намерянно, через собственные страдания. Хотя больше всего виноват сам он. Но что он может поделать?
А потом он слегка отстраняется и смотрит в эти ее изумрудные глаза.
-Прости меня,- говорит он. Слезы больше не текут из его глаз, а губы не дрожат. Лицо его почти ничего не выражает и только в глазах его светится бесконечное обожание.
Он одевает кольцо на палец девушки.
-Кажется, это может оказаться не так просто,- странные слова, но на его губы снова начинает возвращаться его обычная улыбка. Возможно не такая широкая, но зато настоящая.
-Знаешь, похоже любить не так уж и просто. Кто бы мог подумать? Похоже сегодня день потрясений. Потрясений для нас обоих. Забавно. А еще ты оказалась куда мудрее меня, милая. Но все это не так важно. А знаешь, что важно? Пусть я эгоистичная скатина, это я всегда знал. Хотя кажется раньше не понимал, на сколько! Ох... – Миллер почувствовал, что снова начинает впадать в словоблудие, а ведь он хотел сказать совсем не об этом. Не это сейчас действительно имело значение, совсем не это.
-Спасибо,- наконец произносит он, это начало, но это возможно самое важное. То самое, что он действительно хочет сказать. Как бы там ни было, но он благодарен. Благодарен своей спасительнице! Иллюзия или нет, но пучина в которую он начал проваливаться, вполне могла стать его крестом. Уныние – оно было так близко. А ведь оно могло проникнуть в его дущу и остаться там навсегда. Благодарен по настоящему, так, как возможно никогда. Впрочем, сегодня для него очень много этих самых «как никогда».
-И знаешь, что еще? Я приму этот твой дар. Пусть это эгоистично,- вампир усмехается. «Эгоистично»...  Впору было почувствовать призрение к самому себе. Когда это его смущал собственный эгоизм? Напротив, он всегда скорее гордился этим. Но все опять не так, опять все по другому. Что с ним? Для разнообразия, на этот вопрос ответ у него был.
-Да, знаешь почему? Потому что мне кажется, в жизни моей еще не было такого существа, которое имело для меня на столько большое значение. Потому что мне кажется, теперь без тебя  я просто не смогу жить. Меня просто сожрет собственная жалость к самому себе, с потрохами, не оставив после себя ничего кроме пустой оболочки, которая увянет следом, как цветок без живительной влаги. Ну, по крайней мере я теперь вполне представляю себе, что такое любовь. Не просто страсть и похоть, и не только эстетика красоты или что-то подобное. Нет, все сложнее.
Миллер вздохнул, а потом притянул девушку к себе поближе.
- Прости, просто... Все что я хочу сказать, что люблю тебя больше всего на свете. Ну или не знаю, говорят мы не умеем любить? Тогда скажу иначе. В жизни еще никто не был мне так дорог и не был так нужен, как ты! А потому я тебя не отпущу. Никогда, понимаешь? Не отпущу и все тут. Потому что не хочу и не могу без тебя,- наконец вампир замолчал прислоняясь лбом ко лбу Эвелин и продолжая тонуть в этих бесконечных изумрудах. У него кажется еще много всяких слов, но все это не имеет значение. Да, вероятно кода у него будет возможность, он испишет ни одну страницу на тему того что сегодня произошло. Но все это не важно, потому что рядом с этим ангелом в его руках он счастлив. И пусть рядом с ним ангел станет падшим, наверное, иначе и быть не может, но для него она всегда будет самым чистым и прекрасным созданием на свете. Не в пример лицемерным святым, которых он, по чести сказать, на дух не переносит.

Позже Миллер напишет в одном из своих дневников, коих он за свою жизнь исписал не мало...
Одиночество – фикция. Точнее фикция – это драма одиночества. Когда мы спокойны и хладнокровны – одиночество даже не рассматривается как нечто плохое. А вот то, что приносит боль – совсем другое. Это защитная реакция, это жалость к самому себе. Это замаскированная неудовлетворенность, боль ребенка, которому не купили новую игрушку. Поэты и философы возвели алтарь этому самому одиночеству, но по сути этот алтарь их собственной слабости. Боюсь и меня не миновала эта участь. Мой эгоизм сыграл со мной злую шутку.
А ведь внешне даже не произошло ничего такого, чего не происходило со мной множество раз до этого. Разница оказалось лишь в том, что я не стал играть с ней, как делал это обычно. Как делал это со всеми, кто оказывался в похожей ситуации до нее. Хотя в конечном итоге, наверное, именно это я и сделал. Только по другому. Неосознанно, подсознательно. Да, она оказалась чем-то совершенно иным, чем все мои «пассии» до этого. Она оказалась мне на столько дорога, что более ли менее серьезное недопонимание и разногласие окончательно выбило землю из под моих ног. И мое нежелание меняться, конечно же. Ну а что вы хотите? Я прожил слишком долго, что бы вдруг кардинально изменится в одночасье. Даже если для того есть вполне весомый повод. Ну да, по всему выходит, что я просто капризный ребенок. Что-то пошло не по моему, и я устроил истерику. Точнее истерику устроило мое подсознание, а я интерпретировал это как то самое, известное одиночество. Конечно мне было плохо, я не притворялся. И искренне верил во все ту ерунду, о которой так много говорят поэты и философы. И когда она обещала мне, что будет всегда рядом, что никогда не оставит одного, я продолжал верить в эту фикцию. И только потом осознал всю правду, когда боль ушла сама собой. Когда ее близость снова сделала меня счастливым.
Да, все дело в ней. Сколько нового, неизведанного я еще открою рядом с ней? Наверное все это не слишком честно по отношению к ней. Ох, неужели меня мучает совесть? Нет! А впрочем? Я слышу входную дверь, она пришла...

На это запись в дневнике обрывается...

Гнетущее ощущение одиночества схлынуло так же внезапно, как и появилось, подобно приливной волне, ударившейся о берег в безумной попытке разрушить все на своем пути и тут же откатившейся обратно, словно осознав, что ее усилия тщетны. Эвелин еще какое-то время так и прижимается к Дэвиду, уткнувшись лицом ему в грудь и опасаясь, что эти эмоции никуда не исчезли, а лишь взяли паузу и скоро вернутся снова, пытаясь ударить с удвоенной силой,  и тогда она точно уже не выдержит. Но опасения напрасны, и Эвелин отчетливо это понимает, когда Дэвид обнимает ее так крепко, что становится даже немного трудно дышать. Впрочем, она не обращает на это никакого внимания, счастливо улыбаясь сквозь все еще бегущие по щекам слезы, и уже совершенно безбоязненно смотрит в глаза Дэвиду, убеждаясь, что руна ее не подводит, и в его глазах больше нет тоски или одиночества. Там только ее отражение и бесконечное обожание, в котором сейчас сгорали все ее страхи и обиды, совсем недавно казавшиеся едва ли не вселенскими, а теперь попросту утратившие всякий смысл. Кольцо снова возвращается на свое законное место, и Эвелин тут же сжимает пальцы в кулак, словно опасаясь, как бы оно ненароком не соскользнуло, а потом и вовсе прижимает руку к груди для большей надежности. Пусть это всего лишь камень, обрамленный металлом, которых у нее еще наверняка будет огромное множество, все же сейчас оно являлось символом его любви, и то, что оно вновь красовалось на ее руке, служило прекрасным доказательством того, что Дэвид никуда не уйдет и не замкнется в себе, а они снова единое целое.
Она молча слушает Дэвида, не сводя с него восторженных влюбленных глаз и ловя каждое слово, не решаясь перебивать его даже тогда, когда он называет себя эгоистом. Эвелин совершенно не согласна с этим определением, но все же не спорит и не пытается уверить его в обратном. Что ж, пусть будет эгоист. Значит, она любит эгоиста, только и всего. И по мере того, как Дэвид говорит, улыбка на ее лице становится все шире и шире, словно изнутри освещая заплаканное личико Эвелин мягким, внутренним светом. На душе становится так легко и спокойно, что она даже начинает беспокоиться о том, как выглядит в глазах Дэвида, и, по-прежнему прижимая правую руку с кольцом к груди, несколько раз проводит левой ладонью по щекам, пытаясь вытереть остатки кровавых слез.
- Пусть это называется любовью, - тихо произносит Эвелин, все еще не желая верить, что этому чувству нет места в жизни вампиров. Она так и продолжает смотреть в глаза Дэвида, когда он прижимается к ней, а затем, слегка улыбнувшись, мягко целует его в губы. – И пусть это не только так называется, пусть это и будет любовью, потому что я не знаю других слов, чтобы описать, как ты мне дорог. Ты делаешь меня счастливой, и я не хочу подбирать какие-то слова. Я просто хочу говорить тебе, что люблю тебя, - шепчет Эвелин, почти касаясь губ Дэвида своими губами, и снова его целует.
Затем, слегка отстранившись, она улыбается, только на этот раз уже почти весело.
- Правда, моя недавняя попытка сказать тебе об этом, оказалась слишком… эээ… громкой, и твой приятель наверняка остался недоволен этим шумом… - На щеках все еще бледной от недавно пережитого ужаса Эвелин снова появляется румянец, правда, это уже не тот невыносимый стыд, как раньше, а всего лишь легкое смущение, и она больше не плачет, а тихо смеется, на мгновение зажмуриваясь. – Еще и стол сломался… И я теперь даже не знаю, как показаться ему на глаза, и очень надеюсь, что в ближайшие десять лет нам не придется с ним видеться, но знаешь… - Эвелин на мгновение замолкает, словно раздумывая, стоит ли продолжать или нет, но потом все же решается: - Пока мы здесь только вдвоем, - произносит она, ласково проводя ладонью по щеке Дэвида, - пока мне не нужно снова краснеть перед Краусом и думать о том, как бы провалиться сквозь землю, чтобы он не смотрел на меня, я хочу тебе сказать, что… Все, что там было… Это было волшебно… И хотя мне ужасно неловко, что все так получилось и нас прервали, я все равно ни о чем не жалею, - все также тихо произносит Эвелин, затем вновь целует Дэвида и повторяет: - Ни о чем.

-Пусть называется любовью. Хотя какая разница, в конечном итоге, как это называется?- с улыбкой отвечает вампир и жмурится от удовольствие, когда его щеки касается рука девушки. Как же мало надо для счастья, если подумать? Просто компания самого дорого человека...
-Плевать на моего приятеля. Хорошо, в ближайшие десять лет с ним не встречаемся, раз ты так хочешь,- и замолкает на какое-то время внимательно глядя на Эвелин. «Ни о чем не жалею» - он верит ей и в тоже время, та боль, что она испытала когда их застукал Краус. Он все еще помнит ее так ярко... И все еще не до конца понимает, что ему с этим делать. Пытаться оградить от возможного повторения, или напротив, пытаться каким-то образом изменить ее отношение. Будь на ее месте кто-то другое, ответ был однозначно – второе. Но это была именно она? Так ничего и не решив, он вздохнул и снова улыбнулся.
-Я очень рад,- ласково сказал от в ответ, накрывая ее ладонь на своем лице собственной рукой.
-Я люблю тебя милая,- банальные слова, но сейчас он испытывает невероятную потребность это сказать.  Потому что, по большому счету, только это сейчас имеет значение.
Впрочем нет, есть кое что еще... Потому что время идет, и этот безумно длинный день неуклонно катится к своему завершению. А значит? Значит они не могут остаться в этом саду надолго, созданном его собственным разумом, как бы ему не хотелось.
-Нам пора, моя хорошая. У нас на сегодня запланировано еще одно мероприятие. Ты готова отправляться? Хм... Я постараюсь сделать так, что бы тебе не пришлось краснеть,- говорит он и они снова оказываются в той самой комнате. Рядом валяется поломанная столешница, а вокруг никого и это к лучшему.
-Подожди немного тут и оденься. Сейчас пойдем назад,- склонившись он коротко целует Эвелин в щечку и идет к той самой двери, где скрывается от девушки.
О чем именно говорят мужчины, Эвелин не слышит. Впрочем разговор их не слишком долгий, не проходит и пяти минут, как Дэвид снова появляется и тоже один. А на плече его весит спортивная черная сумка. А на его лице странная задумчивость, она размышляет о словах Крауса. Все таки он подходит к девушки, мягко улыбается и снова коротко целует ее в губы. Затем достает из комрана корочку и протягивает Эвелин.
-Твой новый паспорт. В лижайшие дни мы еще появимся во всяких базах данных, но ими вполне можно пользоваться уже сейчас,- говорит он.
-Ты готова милая? Идем?
И наконец открывает дверь. Прежде чем выйти из убежища он зачем то трогает сумку.
-Что это?-вспоминает он конец разговора.
-Мой свадебный подарок,- усмехается король теней.
-Да уж, тот еще подарок. Ладно, спасибо...
-И еще Дэвид... Будь осторожен.
-А это еще что значит?- старый вампир выгибает бровь, глядя на своего старого приятеля.
-Ну ты же знаешь. ОНИ повсюду,- Краус включает свою старую пластинку, и Миллер пожимает плечами. Он чувствует что, что за словами Мертена стоит что-то еще, кроме его паранои и любых заговорах. Но раз уж он не говорит ничего конкретного, то вероятно ничего не скажет. А вытряхивать силой Дэвид не собирается. Но все это кажется Миллеру чертовски странным.
-Кстати нам сделали свадебный подарок. Надеюсь нас с ним не оставит какой ни-будь патрульный,- говорит он своей девушке, и похлопывает по своей сумке. Тут его взгляд падает несколько пивных банок хаотично валяющихся в коридоре. В полумраке туннеля они тем не менее вполне различимы.
-Подожди немного,- вампир открывает сумку и некоторое время роется внутри. Похоже там лежит далеко не единственный предмет. Но вот наконец на свет появляется... Пистолет, не слишком большой, полуавтоматический пистолет десятого калибра.
-Хочешь пострелять? Опробовать подарок? Думаю лишних пять минут у нас есть по любому. А наверху опробовать вряд ли удастся. По крайней мере, пока мы в Бордо,- улыбается он беря пистолет за дуло и протягивая Эвелин.

Эвелин благодарно улыбается, когда Дэвид обещает, что краснеть больше не придется, и иллюзия, созданная его разумом, исчезает. Они снова оказываются все в той же захламленной комнате, и Эвелин с облегчением вздыхает, когда не обнаруживает там хозяина бункера. Правда, вид поломанного столика все же заставляет ее слегка порозоветь, и Эвелин старательно отводит глаза от этих обломков. Впрочем, легкий румянец вызван не только смущением, но и воспоминаниями о тех обстоятельствах, при которых он сломался, и она невольно улыбается, в последний раз окидывая взглядом остатки стола.
Дэвид исчезает в соседней комнате, а Эвелин подходит к стулу, на котором лежат ее вещи. Она надевает пальто, затем берет сумочку и вытаскивает из нее небольшое зеркальце и белоснежный платок. Оглядевшись по сторонам, Эвелин обнаруживает в углу комнаты целую упаковку бутылок с минеральной водой, подходит поближе и, разорвав целлофановую пленку, вытаскивает одну из бутылок. Затем, смочив платок водой, вытирает заплаканное личико, поправляет прическу и улыбается своему отражению. Спрятав зеркало и платок обратно в сумочку, Эвелин слышит, как открывается дверь в соседнюю комнату, и резко оборачивается, опасаясь, что хозяин выйдет провожать дорогих гостей. К счастью, Дэвид все же сдержал обещание, Краус так и не появился, и Эвелин с улыбкой подставляет губы для поцелуя, а потом с любопытством разглядывает свой новый паспорт.
- А я хорошо получилось на фото, - замечает она, перелистывая странички и обнаруживая на одной из них запись о браке с Бадди Саммерсом. Улыбнувшись, она прячет паспорт в сумочку, затем берет Дэвида под локоть. – Мистер Саммерс, я готова.
Они вдвоем идут к дверям, раздается негромкий щелчок замков, и Эвелин первой переступает порог бункера, выходя в коридор. Ее внимание привлекает сумка, висящая на плече Дэвида, и она уже собирается спросить, что там находится, как выясняется, что это свадебный подарок. Эвелин, обожавшая сюрпризы и подарки, заинтересованно наблюдает за тем, как Дэвид роется в сумке, потому что даже представить себе не может, какой подарок мог преподнести чудаковатый Краус. По ее мнению, внутри сумки могло находиться что угодно – алюминиевая кружка, пара шерстяных носков, конституция Ляфирского государства, фотография любимого кота бабушки Крауса… Да что угодно! И несмотря на то, что Эвелин была готова увидеть нечто необычное, все же когда Дэвид вытаскивает из сумки подарок, ее глаза удивленно округляются.
- Дэвид! – раздается в тишине тоннеля ее громкий шепот, в котором отчетливо различаются нотки паники. – Это же… Это… Пистолет!!! – с небольшой заминкой выговаривает она. – Он что? Совсем с ума сошел? Разве такое дарят на свадьбу? А если его найдут? Что мы скажем в полиции? – продолжает все так же шепотом бушевать Эвелин, но когда Дэвид протягивает ей пистолет, предлагая пострелять, она замолкает. Несколько мгновений Эвелин молча переводит взгляд с пистолета на лицо любимого и обратно, пару раз нервно сглатывает и в глубине души надеется, что все это шутка и они сейчас вернут «подарочек» обратно. Однако, Дэвид, кажется, вовсе не настроен ничего возвращать, и Эвелин, вздохнув, сдается – она никогда не видела оружие так близко, разве что в кино, и любопытство все же берет верх. Она протягивает сразу обе руки и осторожно берет пистолет, который хоть и выглядит относительно небольшим, но на проверку оказывается довольно тяжелым.
- Эммм… И как это надо делать? – неуверенно произносит Эвелин, рассматривая пистолет уже с близкого расстояния, аккуратно проводя пальцами по гладкой матовой поверхности. – Просто нажать на курок? Он вообще заряжен? – Затем она закрывает один глаз, вытягивает руку с зажатым пистолетом вперед и прицеливается в одну из пивных банок. Ее палец слегка нажимает на спусковой крючок, правда, этого совершенно недостаточно, чтобы выстрелить, а нажать сильнее Эвелин так и не решается. – Что-то мне страшновато как-то, - усмехается она, опуская пистолет. – В кино все так легко и просто, а на самом деле очень волнительно… Нас тут точно никто не услышит?

-Привыкай милая. У меня много странных друзей. И если они дарят подарки, то как правило, весьма странные,- смеется Миллер. По большому счету, подарок вовсе не кажется ему таким уж странным. Особенно учитывая, что они собираются путешествовать. Оружие он не слишком любит, точнее, просто относится к нему довольно безразлично. Хотя было время, когда он коллекционировал клинки. Но то было искусство, а современное оружие – просто серийное производство. Нет в нем души. Впрочем его эффективность вполне заслуживало уважение вампира. Он вообще всегда не без восхищения или как минимум уважения относился к продуктам прогресса. Единственное что ему не всегда нравилось – это социальные изменения в обществе. Или он просто любил об этом поболтать? В любом случае, все это было до того, как он повстречал Эвелин. Больше всего он любил пожаловаться на отмету рабовладельческого строя и сетовал на то, что нельзя пойти на рынок и купить себе рабыню- другую. Конечно, шутки ради, но в каждой шутке есть доля шутки. А остальное правда. Впрочем, сейчас ему все это было не нужно. Ему вообще больше никто не был нужен, кроме его невесты. И конечно же, ни о каком статусе рабыни для него не могло быть и речи. Она должна быть королевой! Его королевой и никак иначе. Миллер усмехнулся собственным мыслям, а потом продолжил.
-Однажды один приятель подарил мне станок по печати фальшивых денег. Со всем необходимым. Я до сих пор не знаю, что с ним делать. По моему, проще заработать настоящие деньги, честное слово, чем думать, куда приткнуть фальшивые. Так и стоит пылится в одном из похожих убежищ, вроде того, где мы сейчас были,-  он вспомнил этого самого приятеля. Пухленький и неуклюжий пневматик, все время придумывал и пытался реализовать самые невероятные идеи и авантюры. Тот станок он тоже построил сам. По большей части. Конечно, это была лишь один пункт в его многоступенчатом плане мести. Но так уж сложилось, что к тому времени когда дело дошло до дела – все это так и не понадобилось.
-Да не волнуйся ты так. Во первых у меня есть разрешение на ношение оружия. А во вторых? Я смогу внушить им что угодно. Про патрульных, это я пошутил. Они нам совсем не страшны,- продолжает смеяться старый вампир с умилением глядя на возмущения своей невесты. А заодно подумал, что лучше не говорить Эвелин, что кроме прочего, в сумке были еще и разрывные гранаты и даже пара пластин С4. Да и про обоймы разрывные патронами, вероятно, тоже упоминать не следовало. Как-нибудь, может быть, где-нибудь чуть подальше от цивилизации, если он действительно решит брать все это с собой. Или ограничится лишь парой пистолетов, просто на всякий случай.
-Да, я думаю он заряжен. Стал бы Краус дарить оружие без патронов? Впрочем, в сумке и обоймы тоже имеются. В начале надо снять с предохранителя,- Миллер подходит к девушке сзади, затем подняв руку, и нежно коснувшись девушки, показывает небольшой переключатель.
-Вот так,- сдвигает он рычажок, затем направляет руку девушки в сторону бутылок и банок от пива, стараясь не обращать внимания как ее золотистые волосы щекочут ему ноздри, и ее аппетитной попки, к которой он непроизвольно прижимается. А думать о том, что там, под одеждой еще и белья нет? Нет, все это сейчас совершенно не уместно, да и после случившегося, стоило подождать хотя бы до ночи. В конце концов, очень скоро они наконец смогут «официально» стать «единым целым».
-Не волнуйся ни о чем. Никто нас кроме крыс не услышит. Прицелься. Сильно напрягать руку не надо, но и совсем расслаблять не стоит. Будет отдача. Совмести мушки. Второй рукой можно придержать снизу,- Дэвид берет левую руку и поднимает ее к пистолету.
-Да, вот так. Не волнуйся. Нажимай, только мягко. Не надо резко, тогда пистолет дернется, и ты не попадешь.

Услышав про станок для печати фальшивых денег, Эвелин сначала чуть недоверчиво улыбается, а затем начинает тихо смеяться, когда Дэвид говорит, что проще заработать настоящие деньги, чем найти применение фальшивым.
- Как же скучно я жила! – восклицает она. – Мне никогда не дарили ничего особенного, а оружие я вообще видела только в кино или читала о нем в книгах. А впрочем... – Она смотрит на Дэвида, чуть склонив голову набок и нежно улыбаясь. – Это уже не совсем так... Теперь у меня есть один совершенно необычный подарок, - она опускает глаза вниз и слегка приподнимает правую руку, на которой поблескивает кольцо. И пусть это украшение в глазах всех остальных наверняка выглядело самым обычным, для Эвелин оно было очень ценным и дорогим. Впрочем, дальнейшие слова Дэвида заставляют ее оторваться от любования кольцом, поднять на него взгляд и удивленно вскинуть брови.
- У тебя есть разрешение на ношение оружия? – изумляется Эвелин. – Но… Зачем оно тебе? – Она слегка пожимает плечиками, глядя на то, как он приближается к ней. – Разве твои способности не лучше, чем обычное оружие? Или просто пострелять ради интереса?
Тем временем Дэвид подходит совсем близко, оказывается у нее за спиной и, прижавшись к Эвелин, начинает ей объяснять, как нужно стрелять из пистолета. Она заинтересованно слушает, и хотя близость любимого и его мягкий голос слегка отвлекают Эвелин, все же, как оказалось, разобраться было совсем несложно, и вот она уже держит пистолет обеими руками, целясь в банку. Цель хорошо видна даже при таком скудном освещении – еще одно преимущество вампирской ипостаси, и Эвелин, снова закрыв один глаз и хорошенько прицелившись, мягко нажимает на курок до упора, осмелев в присутствии Дэвида. И несмотря на то, что он предупредил ее о том, что будет дальше, все же Эвелин оказалась не готова – в тишине тоннеля грохот выстрела показался ей оглушающим, заставив вздрогнуть всем телом и сильнее прижаться спиной к Дэвиду, к тому же от неожиданности она едва не выронила пистолет и даже слегка зажмурилась.
- Боже, - прошептала Эвелин, открывая глаза, когда вновь наступила тишина, - как это громко… И как мимо, - засмеявшись, добавила она, увидев, что банка так и осталась целой и невредимой, а вот пол, на котором она лежала, был повержен «метким» выстрелом.
Впрочем, неудача ее не расстраивает – Эвелин очень азартна, к тому же, как оказалось, стрелять не так уж и страшно, и поэтому она тут же снова прицеливается и пробует еще раз. А потом еще и еще. С пятого выстрела банка оказывается пробитой пулей и отлетает к стене, а Эвелин поворачивается к Дэвиду, так и продолжая к нему прижиматься, и смотрит на него блестящими от восторга и азарта глазами.
- Я попала! Ты это видел? Я попала!!! – радуется она, совершенно позабыв о том, что еще пять минут назад возмущалась из-за оружия и надеялась, что они вернут его обратно. – Как здорово! – Эвелин переводит взгляд за зажатый в руке пистолет, который хоть и не так уж сильно пугает ее теперь, но от этого вовсе не перестал быть оружием. – Хотя знаешь, мне все равно немного не по себе... Это все же опасная штука, из него ведь и убить кого-то можно... – задумчиво произносит она, прилагая просто титанические усилия, чтобы не спросить у Дэвида, приходилось ли ему в кого-то стрелять и вообще убивать.
Вопросы на такую тему вряд ли его обрадуют, а после недавнего разговора Эвелин вовсе не хотелось расстраивать любимого, вернее, даже не так – она теперь до одури боялась снова увидеть, как увлажняются его глаза или как на лице появляется пусть даже призрачная тень недовольства или грусти, и готова была сдувать с Дэвида пылинки, только бы этого не случилось. В конце концов, она ведь с самого начала знала, что Дэвид прожил огромную жизнь, и было бы глупо ожидать, что все полторы с лишним тысячи лет он совершал исключительно правильные поступки. Некоторые люди умудрялись за куда более короткий срок сделать такое, о чем потом долгие годы и даже века вспоминали с ужасом, так что уж говорить о бессмертных вампирах. Эвелин слегка встряхивает головой, прогоняя не слишком веселые мысли, и все же воздерживается от вопросов. Потом. Когда-нибудь она обязательно пристанет к нему и удовлетворит свое любопытство, но это будет потом. Не сейчас, когда они только что пережили несколько очень неприятных моментов, не сейчас, когда отчаяние и ощущение, будто все рушится, уступили место спокойствию и умиротворению, а жизнь снова кажется прекрасной, и не сейчас, когда Дэвид все еще прижимается к ней, обнимая руками, и если немного повернуть голову, то можно прижаться макушкой к его щеке и почувствовать себя абсолютно счастливой.
- Наверное, хорошо жить так долго, как ты, - произносит Эвелин, окончательно избавляясь от соблазна начать задавать совершенно неуместные вопросы. – Ты наверняка застал еще те времена, когда люди только изобрели порох и начали придумывать все остальное вроде этого пистолета. Да и не только это! Наверное, было интересно наблюдать за тем, как развивается прогресс и появляется что-то новенькое. А может, ты и сам в этом поучаствовал? – Эвелин снова поворачивается так, чтобы можно было взглянуть на Дэвида. – Может, ты и изобрел это все? – смеется она, чуть поднимая руку с зажатым в ней пистолетом, чтобы было понятно, о чем она говорит. – Кстати, - спохватывается Эвелин, вспоминая про сумку и начиная искать ее глазами, – а что еще там было? Только пистолет и все?

-Ничего, я постараюсь, что бы скучно жить тебе больше не пришлось. Сегодня я надеюсь тебе не слишком скучно? – не без изрядной доли лукавства спросил вампир? Если уж на то пошло, этот день даже для него был насыщен событиями более чем изрядно. И при этом, он все еще, в каком-то смысле, был далек до завершения. По крайней мере главный апогей дня или скорее ночи был еще впереди.
-Конечно способности лучше. Но не всегда эффективнее. И вообще, всякое бывает в жизни, особенно если жизнь это длинная,- пожал плечами вампир. Конечно, стрелять ему приходилось и не раз, и далеко не только ради развлечения. И убивать, если уж на то пошло. Хотя рассказывать об этом он пока совсем не стремился. Не то что бы скрывал, Миллеру казалось что Эвелин в любом случае поймет. Ну или по крайней мере, врдя ли буде делать из этого трагедию. Она у него умная девочка. И все таки, во много она все еще оставалась «обычным человеком», так что на привыкание к «новой жизни» с совсем другими правилами морали вообще, а имея дела с Миллером и подавно, требовалось какое-то время. Они, впрочем, и так, двигались очень быстро. Возможно именно из-за этог у Дэвида порой складывалось ощущение что она уже  почти такая же как он. Как буквально совсем недавно, у Крауса. Наверное, подобное беззабоство могло привести к катастрофе, и может быть чуть не привело. И все таки, старый вампир был слишком беззаботным что бы всерьез и слишком долго обдумывать подобные вещи и дейчтыитльно быть очень осторожным.
-Ну да, громко, в следующий раз прикрутим глушитель,- смеется вампир. Девушка продолжает стрелять, а Дэвид «любуется» ее азартом, ничего не говоря и не давай советов. Советы не всегда хорошо, они могут сбить настрой.  В конце концов, они ведь не на уроке. Да и практика часто куда важнее теории, к оружие надо просто привыкнуть, и у Эвелин это прекрасно получалось. И вот, наконец попадание и Миллер радуется этому вместе со своей возлюбленной.
-Ты моя умничка. Конечно видел,- говорит он целуя Эвелин в макушку.
-Меня это штукой убить довольно проблематично, как и тебя, к слову. А так то, убить можно и куда боле распространенными в быту вещами. Причем не намерянно, например машиной. Так что не волнуйся об этом. А еще это иногда может спасти жизнь, тебе или еще кому-то. Убивает не оружие, убивают люди. Ну или не люди,- усмехается он.
-Да, наблюдать очень интересно. Хотя далеко не всем это нравится. Консерватизм вообще довольно частое явление. Т боюсь я тебя разочарую, я ничего не изобретал. Надеюсь ты меня из-за этого не разлюбишь?- усмехается.
-Да все в таком духе,- уклончиво отвечает вампир на вопрос про другие подарки короля теней.
-А еще, мне кажется, нам все таки пора идти. Если конечно мы не хотим сегодня опоздать на собственную свадьбу. Хорошо хоть, эта сумка – не единственный подарок нашего друга,- Миллер берет пистолет за еще горячий от встырелов ствол и забирает у девушки что бы отправить обратно в сумкую
-Идем,- говорит он и они наконец возвращаются все теми же тунялми, и снова оказываются под мостов. На улице уже значительно темнее. Солнце еще не зашло за горизонт, но уже заползло за него на добрую половину. Хотя, как обычно, в городе этого не увидишь, кроме как стоя на крыше какого нибудь  небоскреба. На этот раз Миллер ведет девушку не обртано, как они пришли под мост, а дальше. Выбравшись и поднявшись по небольшой побитой временем каменной лестнице они оказались возле стоянки заполненной автомобилями. И именно туда вампир и повел Эвелину, с принимаясь осматриваться по сторонам. Могло сложиться впечатление, что он выбирает, какую именно машину ему угнать. Наконец он остановил свой выбор на какой-то не слишком современной машине, но для Бордо кажущееся вполне уместной и направляется к ней, ведя за собой и девушку.
-Возможно не совсем то, к чему ты привыкла, но боюсь у нас не слишком много выбора. Прости, по идее сегодня тебя полагалось бы возить на лимузине,- усмехается он и открывает дверцу. Похоже машина не закрыта.
-Садись, едем в гостиницу. Надо еще привести  себя в порядок, переодеться.

- Наверное, хорошо жить так долго, как ты, - произносит Эвелин, окончательно избавляясь от соблазна начать задавать совершенно неуместные вопросы. – Ты наверняка застал еще те времена, когда люди только изобрели порох и начали придумывать все остальное вроде этого пистолета. Да и не только это! Наверное, было интересно наблюдать за тем, как развивается прогресс и появляется что-то новенькое. А может, ты и сам в этом поучаствовал? – Эвелин снова поворачивается так, чтобы можно было взглянуть на Дэвида. – Может, ты и изобрел это все? – смеется она, чуть поднимая руку с зажатым в ней пистолетом, чтобы было понятно, о чем она говорит. – Кстати, - спохватывается Эвелин, вспоминая про сумку и начиная искать ее глазами, – а что еще там было? Только пистолет и все?

- Нет, - улыбается Эвелин, - сегодня мне точно не было скучно. Сегодня вообще, наверное, самый замечательный день, - продолжает она. – Я проснулась, зная, что ты где-то рядом, я целый день провела вместе с тобой и у нас впереди еще целая ночь, а потом будет новое утро, новый день и новая ночь, и нам уже не нужно будет разлучаться, по крайней мере, я надеюсь на это. А если и придется, то совсем не надолго.
Она снова с интересом смотрит на пистолет, когда Дэвид говорит, что это оружие не представляет для них опасности, а потом оборачивается и поднимает на него смешливый взгляд.
- Конечно, не разлюблю! - отвечает она, после чего отдает Дэвиду пистолет и все же не удерживается от вопроса. – Так он все же еще что-то подарил?
Ответ находится очень быстро – достаточно всего лишь покинуть тоннель и выйти на свежий воздух. На город мягко опускаются сумерки, стало еще чуть прохладнее, и Эвелин, вдохнув морозную свежесть, улыбается – осталось совсем немного, прежде чем самый лучший день получит достойное завершение. Правда, она по-прежнему немного волнуется, потому что не знает, что это будет за ритуал, но все равно с нетерпением ждет ночи, даже не думая серьезно тревожиться или впадать в панику, ведь еще утром Дэвид пообещал, что позаботится о ней.
Возвращаются они немного другой дорогой, и Эвелин с недоумением наблюдает за тем, как Дэвид рассматривает машины на стоянке, но прежде чем она успевает что-то сказать, он находит то, что искал. Машина оказывается незапертой, и Эвелин только сейчас понимает, что это и есть еще один подарок Крауса, после чего улыбается и садится в машину, впервые чувствуя к теневику нечто похожее на благодарность. Пусть из-за него они с Дэвидом пережили небольшое потрясение, но сейчас, уже значительно успокоившись, Эвелин думала о том, что даже стресс оказался им на пользу, ведь она получила возможность получше узнать тот мир, в котором живет ее любимый мужчина, и поняла, что есть вещи куда более страшные, чем пылающие от смущения щеки. Например, слезы в любимых глазах.
- Мне не нужен лимузин, - мягко произносит она, пристегиваясь ремнем безопасности, чтобы не привлечь по дороге ненужное внимание какого-нибудь полицейского. – Мне с тобой везде хорошо… - Эвелин опускает взгляд на свои руки, сложенные на коленях, затем дотрагивается до кольца, поправляя его на пальце. - И, наверное, не так уж и важно, к чему я привыкла… Мы ведь решили начать новую жизнь, создать свою собственную историю, и, наверное, в этой новой жизни и новой истории мне понадобятся новые привычки… - задумчиво добавляет Эвелин, после чего отрывает взгляд от мерцающего на руке бриллианта и смотрит на Дэвида. – И, наверное, получать новые привычки с тобой будет очень увлекательно, - улыбается она, хотя до этого момента была абсолютно серьезна. – И уж точно нескучно!

Дорога в отель не занимает много времени, и вампиры довольно скоро оказываются в роскошном холле «Всех сезонов Рибо», поднимаются наверх и возвращаются в свой номер. На глаза Эвелин попадается ее собственное платье, висящее на плечиках прямо в гостиной – кто-то из персонала гостиницы не только потрудился вытащить его из чехла, но и привел в порядок после перевозки и упаковки, так как на ткани не было ни единой складочки.
- Ну вот, - Эвелин притворно надувает губы, глядя на свой свадебный наряд. – А я хотела сделать тебе сюрприз… Впрочем, ладно, ты все равно увидел бы его, просто чуть позже, - усмехается она, после чего снимает пальто, разувается и идет в душ.
Выбросив свое испорченное платье, Эвелин встает под теплые струи воды, которая освежает и словно смывает крохотные остатки усталости и пережитых тревог. Немного постояв под душем, Эвелин заворачивается в полотенце, быстро приводит себя в порядок и одевается. Спустя час после возвращения в отель перед большим зеркалом в гостиной люксового номера стоит молодая девушка в красивом платье и туфлях и придирчиво рассматривает свое изображение. Она явно взволнована, но стоит только Эвелин увидеть в зеркале, что к ней подходит Дэвид, как волнение тут же уступает место мягкой улыбке и нежному взгляду.
- Я готова, - произносит она, разворачиваясь к Дэвиду, затем в очередной проводит руками по невероятно мягкой ткани платья, наслаждаясь тем, как под ее ладонями струится изысканный шелк. – И я, кажется, ничего на этот раз не забыла, - усмехается она, намекая на события уже почти прошедшего дня. – Нам уже пора, да?

Устроившись в кресле старенького автомобиля, Дэвид повернул ключ зажигания и услышал знакомый гул. Наверное сложно было представить Миллера не в какой ни-будь спортивной машине или например большом внедорожнике. Но пятьдесят третий Альдо, с легкой руки доставшийся сегодня Миллеру от Крауса был не просто старой развалюхой. Были времена – у него была точно такая же машина и он вместе с ней повидал не мало. Так что сейчас, как ни странно, он действительно наслаждался.
День этот был по настоящему длинным, и теперь он ехал молча, глядя на дорогу и изредка, на девушку сидевшую рядом. Еще несколько часов, и они поженятся. Странно, но как будто он только сейчас осознал этот факт по настоящему. Старый развратник никогда не испытывал уважения к институту брака. Вот только это было справедливо, когда речь шла о других. Сам он женился в своей жизни не так уж много раз и уже очень давно не хотел повторений этого опыта. Хотя бы по той простой причине, что не видел в том никакого смысла. Раньше, по крайней мере, это еще могло иметь, например, политическое значение. Или еще какой-то, всякое бывало. Хотя связав свою судьбу с первой женой, ни о чем подобном он тоже не думал. Ему просто надо было на ней женится, заявить свои права на нее всему миру! А все остальное тогда и вовсе не имело значения. Только она и он. Что же происходило сейчас? История повторялась? Все происходило еще более стремительно, чем много веков назад. Еще вчера, по крайней мере  «официально» она была с другим. Куда он спешит? Ответа на этот вопрос он не знал. Не было в том ничего рационального, но это не удивительно. В конце концов, это был Миллер. Но несясь по старым улочкам Бордо, и тарахтя по брущатке на старом драндулете он был уверен только в одном. Он хочет этого! И не желает откладывать даже на день. Сегодня он свяжет свою судьбу с этой, до неприличия, в сравнении с его собственным возрастом, молодой носферату, и странным образом, это делало его совершенно счастливым. Более того, он испытывал нетерпение, уже сейчас ему хотелось ехать в церковь, а вовсе не во Все Сезоны что бы приводить себя в порядок и надевать в купленные сегодня же костюмы и платья. Хотя это был наверное уже перебор. Возможно, дело было в том, что ему подвернулось маленькое чудо, и он очень боялся это чудо не удержать? Упустить? Вдруг эта маленькая, волшебная, золотая птичка упорхнёт и он не сможет ее нагнать? Боялся ли он потерять Эвелин? Да, и сейчас, наверное, больше чем что либо на свете. Странный, иррациональный страх. Люди вообще не склоны боятся потерять то, что имеют. И как правило начинают жалеть только потом. Возможно этим пороком обладал и Миллер, не смотря на весь свой многовековой опыт. Но не сейчас. Не то что бы он думал о своем страхе или как-то его ощущал. Он просто был, сидел где-то в глубине него. Такой же иррациональный, ведь рассудком он был уверен, что девушка никуда от него не денется. Что за этот, в общем-то совсем небольшой промежуток времени что они знакомы, она привязалась к нему не меньше чем он к ней? Полюбила? Да, Эвелин была права. Это было самое подходящее слово, что бы выразить испытываемые ими друг к другу чувства. И плевать, что якобы они не могут любить. Может это и не то же самое, что испытывает человек. Миллеру было плевать на терминологию, на подоплеки и все те элементы из которых на самом деле состояла любовь. Главное было то, что рядом с ним сидела девушка, дороже которой сейчас для него не было никого и ничего во всем мире.
Наконец он припарковался на стоянке возле гостинцы, и они поднялись в свой номер.
-Великолепное платье. А сюрприз? Ты мне сегодня уже сделала несколько потрясающих и великолепных сюрпризов. Платье все равно ни за что бы их на затмило, так что не страшно,- усмехается вампир, на сомнительный попытки Эвелин посокрушаться о том, что он увидел ее платье раньше времени.
А следующий час пожалуй единственное по настоящему  продолжительное время, если можно так выразиться, которые они провели в этот день порознь. Пока девушка принимает душ, он успевает сделать еще несколько звонков, затем и сам отправляется приводить себя порядок.
-Честно говоря, я не ждал что мы управимся так быстро,- смеется он в ответ на вопрос девушки о том, не пора-ли им уже? Да, всего час как они вернулись в гостиницу, грязные и уставшие, а вот уже перед большим зеркалом стоят жених и невеста и собираются отправится собственную свадьбу.
-Можно было еще пострелять в тоннелях,- шутит он, а может и не шутит. Так или иначе, хотя настоящим мандражом это назвать нельзя, и он совершенно не волнуется, но испытывает настоящее нетерпение.
-Да, поедем пожалуй. Путь то не близкий. Ехать придется за город,- мужчина бросает взгляд на свое пальто, и решает его не надевать. Ни дождя ни снега сегодня не предвидится, а к холоду он куда более безразличен, чем люди. В конце концов – он вампир. Ну а риск показаться немного нелепым зимой в одном лишь костюме его тоже не смущает, в конце концов они не по магазинам собрались и даже не в местном парке гулять.
-Ну что, идем, любимая?- протягивает он руку своей возлюбленной.
-У нас скоро свадьба!

Конец эпизода

Переход Бордо. Особняк Шатоден